Из очерка «В Харькове» узнаем о муках, страданиях и гибели многих харьковчан. Бывший учитель средней школы Константин Петрович Мацейко сидел в фашистской тюрьме. Он начал было рассказывать о пытках, перенесенных в гитлеровских застенках, но вдруг оборвал свою речь и говорит корреспонденту:
Да что я вам рассказываю! Пойдемте, все покажу. Тюрьма отсюда недалеко.
«Когда мы вошли в тюрьму, дыхание перехватил запах горелого мяса. Ужасное зрелище предстало перед глазами. Из камеры в камеры бродят женщины — они ищут родных среди трупов расстрелянных и сожженных людей. Женщина, обезумевшая от горя, скорбно причитает:
Моя девочка, моя красавица, что же я буду делать с Вовкой?..
Она как бы спрашивала кого-то, прислушиваясь к глухому эху мрачного тюремного коридора. Трудно передать, какое большое несчастье сразило эту женщину. Ее 23-летняя дочь Елена была расстреляна за то, что отказалась жить с немецким офицером.
Вторую дочь, Пелагею, угнали в Германию. Остался один четырехлетний внук Вовка. Матери, жены, сестры бродят по камерам и орошают слезами тела людей, расстрелянных гестаповцами…»
И еще несколько строк приведу из этого очерка. Первым в город ворвался танк, созданный руками харьковчан на Урале. Могуча и грозна индустриальная мощь Харькова, своевременно спасенная от жадных рук оккупантов. На новых местах она сослужила великую службу освобождения Родины. И сюда, в родной город, как посланцы его заводов-гигантов, пришли с боем тяжелые танки, выпущенные эвакуированными в глубь страны предприятиями.
Сколько было радости, когда об этом узнали харьковчане, ждавшие своих освободителей. Иностранные корреспонденты, аккредитованные в Москве, передали те строки дословно, ссылаясь на очерк Тихомирова, своим газетам. Видимо, и им было понятно, как важны были эти строки, устанавливающие связь воевавших на харьковском направлении харьковчан с эвакуированным тракторным заводом на Урал и теми, кто вынужден был остаться в городе.
Прислал с фронта стихи Александр Безыменский:
Но, увы, наша радость вскоре померкла…
С первых же дней войны редакция «Красной звезды» была переведена на военное положение. Приказ по редакции гласил: «Запрещается выезд за пределы Москвы без разрешения ответственного редактора в каждом отдельном случае. Уход домой только с начальника отдела». Словом, весь состав находился на казарменном положении. А ныне этот приказ связи изменившейся обстановкой фронте отменен. Работники обязаны приходить вовремя работу и вовремя уходить. Но все это было тоже весьма условно. Газета делалась до поздней ночи, а порой утра, куда там уходить домой! Многие оставались в редакции на самодеятельном казарменном положении. Что же касается специальных корреспондентов, они могли понадобиться каждую минуту. Да я сам, когда мне, редко, правда, хотелось для разминки пройтись, сообщал, где прохаживаюсь, какой улице стороне. Меня могли найти в любую минуту. И так не раз бывало — вовремя отыскивали.
В связи с этим вспоминаю любопытный эпизод, происшедший с Симоновым. Он «отписывался» после очередной командировки на фронт и получил отпуск на три дня. Собственного жилья Симонов не имел. Приехал в 1931 году в Москву, снимал комнату то в одной квартире, то в другой. А в войну жил, как все, в редакции. Так что увольнительную я ему дал без адреса, куда он отправится, не спросил. И тут разразился скандал. Вот как рассказывает об этом Симонов в своем военном дневнике: «Когда я объявился в редакции, Ортенберг свирепо накинулся на меня:
— Где ты был? С собаками его не найдешь!
Свирепость редактора оказалась напускной. Но я не сразу это понял. Выяснилось, что меня срочно разыскивал Щербаков, и, когда в течение первых суток я так и не был обнаружен, он стал сердиться. Как же это так: военнослужащего, корреспондента «Красной звезды» в военное время не могут разыскать в городе Москве!
Ортенберг объяснил, что дал мне отпуск на трое суток.
— Ну ладно отпуск, — сказал Щербаков, — но раз он понадобился, найти-то его можно? Разыскать, послать к нему на квартиру…
Тут-то Ортенберг и объяснил, что никакой квартиры у меня нет и что, когда я бываю в Москве, то чаще всего живу в «Красной звезде». А поскольку я отпущен, то где меня искать — неизвестно.
— Чтобы в дальнейшем ничего подобного не повторилось, — усмехаясь, объяснил Ортенберг, рассказывая мне эту историю.