В последнее тысячелетие самодержавная власть в России всегда сверху — активное, мужское начало, народ всегда внизу — пассивное женское начало. Революционная ситуация наступает, когда верхи не могут (импотенция), а низы не хотят (фригидность).
Это не я придумал, это выводится из скрытого смысла слов Дара Речи.
При самодержавной власти чиновник, облеченный властью, испытывает оргазм, сласть от своего положения, от возможности диктовать свою волю. Из нанятого или выбранного управлять нашими делами слуги он превращается в господина. И сподает нам свое ГО. И мы это позволяем до той поры, пока не устанем от насилия. Сначала наступает холодность отношений верхов и низов, порождающая не способность первых давать полнокровное семя, а вторых — быть собственно ростком, побегом.
Один полномочный вкушает сладость власти осознанно и сдержанно, награждая ласками низы, и тогда века на полтора-два (не более) наступает гармония отношений. Другой — со сладострастным стоном, с головокружением, с потерей ориентации и отключением ума, совершенно не думая о том, что чувствует тот, кто внизу, а только эгоистично наслаждаясь своими сладострастными ощущениями. Помните, как иные начальники любят командовать и орать: «Я тебя сделаю, я тебя поимею, я на тебе еще высплюсь!». Дураки орут, а умные, изощренные, хитромудрые думают точно так же, только сохраняя дипломатичную мгимовскую улыбочку. И эти еще опаснее.
В любом случае ясно просматривается сексуальная составляющая. Самодержавная власть видит под собой не союзника и даже не партнера — объект для удовлетворения своей похоти. Поэтому в среде полномочных чиновников, независимо к какой ветви власти они принадлежат и в каком чине находятся, так сильно развита половая маниакальность, разврат, педофилия, гомосексуализм. Вспомните, как и отчего погибали все великие цивилизации и империи античности! Вы думаете, что-нибудь с тех времен изменилось?
И еще вспомните, какая часть тела рыбы загнивает первой.
Особенно ярко сладость власти проявляется в органах насилия — в милиции, полиции, в спецслужбах. Трагедия в Татарстане, когда опера бутылкой из-под шампанского изнасиловали ни в чем не повинного человека и, тем самым убили его, — в общем-то рядовое явление для нашего времени вседозволенности и «свободы». Министру внутренних дел, кстати, татарину по национальности, следовало бы немедленно подать рапорт об отставке. А если бы он был офицером — застрелиться. Но он был всего лишь генералом армии, а генерал — это не офицерское звание, это — счастье. Зачем лишать себя счастливой жизни? А потом... у нас ни министров, ни генералов не хватит, если они начнут стреляться по аналогичному поводу, — это теперь такое суждение, мораль.
Чтобы хоть как-то урезать маниакальность, развитую в полицейской среде, по крайней мере, не провоцировать ее, следует хотя бы отнять у стражей порядка символ фаллического культа — резиновую дубинку, заменить ее на другие спецсредства. Полагаю, МВДэшные психологи прекрасно понимают, о чем я говорю, есть даже закрытая статистика, когда дубинка использовалась для насилия, а запугивание задержанных сексуальным насилием с ее использованием и вовсе обычная практика.
Но я не обольщаюсь, не отнимут: во-первых, к этим «фаллоиммитаторам» уже привыкли сотрудники и граждане, во-вторых, деньги затрачены на выпуск, склады завалены, и, в-третьих, высшее руководство считает дубинку символом власти. Она как держава и скипетр у царя, как меч у самурая, означающий принадлежность к воинственной касте насильников — поэтому в женском японском костюме предусмотрен коврик, скрученный в рулон и до времени висящий на спине. Увидев человека с мечом, японке полагается расстелить его и лечь в соответствующую позу без ожидания ухаживаний и ласк.
Культовые символы — слишком тонкие материи для дипломированной необразованности власти. Это когда полностью подавлена божественная природа и человек утрачивает образ. Нет, вид остается, руки, ноги, голова, даже говорить умеет, иногда очень складно, только образа нет. Получается обманчивая модель человека. Образчик такой модели — недавно назначенный министром культуры Мединский. С отличием закончил МГИМО, доктор наук, профессор, даже писатель — казалось бы, все есть, чтобы щедрой рукой сеять доброе и вечное. Однако сладость власти вскружила голову, напрочь затмив обыкновенный человеческий рассудок. Недавно вручал премию имени Станиславского Катрин Денев. Думаете, поклонился великой французской актрисе, как учили в институте, ручку поцеловал? Ничуть — оттолкнул, отжал от микрофона и стал вещать, да так красноречиво, упиваясь собственным слогом, что забыл, зачем и вышел на сцену. Статуэтку так и не вручил, унес за кулисы, несчастная же Катрин стояла в полном недоумении, словно обманутая невеста. Думаете, публично извинился, исправил положение, свел все на шутку, как учили? Отнюдь, и лишь потому, что почувствовал себя сверху. А кто там, внизу, не имеет значения, главное — получить удовольствие.
Что уж тут говорить о полиции...
Полицейские насильники сами в какой-то степени жертвы, ибо им и невдомек, что, когда в руках оказывается какая-нибудь символическая, культовая штуковина, включается соответствующие кнопки в голове, и несчастный сотрудник потом даже не понимает, как вошел в состояние ража, на милицейском языке — в состояние аффекта. И почему совершил злодеяние, преследуя будто бы благородную цель. Так-то он был хороший парень, детектор лжи прошел, и характеристики положительные, как у майора-расстрельщика Евсюкова.
И потом, отними дубину, начнут насиловать другими предметами, теми же бутылками, например. У модели человека суждение, мораль и логика тоже модельные, то есть не настоящие, а смоделированные, умозрительные...
Вы заметили, как с развитием демократии «всенародно» избранная власть все сильнее боится налогоплательщиков — до липкого пота, до нервной трясучки. И дабы избавиться от своего страха, все прочнее заковывает свою стражу в броню, в шлемы, прячет за щиты, вооружает до зубов и оснащает спецтехникой — водометными машинами, бронетранспортерами, стальными решетками, ловчими сетями, кандалами. Арсенал велик, это вам не длинная и путающая ноги полицейская «селедка». Когда мы по тому или иному случаю выходим на площадь, видим перед собой уже не людей в масках, не тевтонских рыцарей и даже не зверей — этакого огнедышащего многоголового дракона, чудовище заморское и зело лютое. Увлеченная своими играми, боязливая власть как-то забыла, что полиция — это лицо власти, ее образ. А перед нами образина безликая, стучащая, гремящая резиновым дубьем о щиты, нас устрашающая и сама тайно устрашенная. Орган насилия, перед которым мы должны, как японка, расстелить коврик и принять позу. Власть уже не понимает, что, выставив против такую стражу, тем самым провоцирует толпу на действия, ибо в генетической памяти у нас заложено стремление к сопротивлению, если мы видим безобразного монстра. Был бы один митингующий, может, и убежал. Но, когда нас целая площадь, когда мы чувствуем плечи и локти единомышленников, когда «кипит наш разум возмущенный» и перед взором скачет юноша на белом коне, какие возникают чувства и желания? Миром-то и тятьку бить легче: в ответ на аффективную агрессию войти в раж, навалиться скопом и смести, «раздавить гадину».
Но это слишком уж тонкие материи для необразованного ума.