Попробуем зайти от «окающего» хоробрый. В слове хорошо явно слышится сдвоенные слогокорни хоро, и означают они ладно, однако буквальное значение «хороший, ладный борец» не несет в себе того энергетического потенциала, который скрыт в слове От хра-хоро, скорее всего, произошел хоровод, когда к Ра мольники брались за руки и замыкали круг — символ солнца. Одно из имен бога Ра — Хоре, а хора означает свет, откуда произошло слово фара (источник света): замена знака X на Ф — вполне нормальное явление в звучании русского языка. Авестийское фарн обозначает сияющее, солнечное начало, благо. Тот, кто обладает фарном (гой), непобедим! А в Кушанском царстве, в Бактрии и Согдиане, народонаселение коего имело индоарийское (скифское) происхождение, чтили Фарро — светлое, божественное благо (го), получаемое человеком свыше. Кстати, этот бог изображался на монетах в виде мужа в царских одеждах и с надписью, которую можно прочесть, не зная ни языка, ни письма бактрийцев, поскольку написано по-русски — «фарро». Любопытно, не правда ли, коль знать, что до прихода болгарских просветителей осталось этак лет 300-400. А еще попробуйте перевести египетское слово фараон...
Итак, хара (фара), сокращенная форма хра, впрочем, как и хоро (отсюда слово хорошо) — все означает свет, светлое начало, энергию го — благо, ниспосланное правью. То есть слово храбрый раскрывается со смыслом неожиданным, непредсказуемым — борец со светом! Разрушитель ритуального круга братии!
Подобный поворот был бы немыслим, если бы Дар Речи не донес до нас обширной и разносторонней информации о борьбе с крамолой. А храбрый, храбрец, хоробрый — птицы из того гнезда, того же времени, когда произошла ранняя и самая значительная смена идеологии, оставившая не след, не черту и даже не борозду — глубокий ров в сознании наших пращуров. Черное стало белым или, наоборот, белое — черным, что происходит и доныне. Следовало обладать недюжинной волей и дерзостью, дабы покуситься на святая святых — низвергнуть прежних кумиров, хвалу поменять на хулу, расторгнуть, разорвать круг братии, молящейся Ра. Мало было смелости, отваги и мужества, чтобы бросить вызов богам! Хороборецом, храбрецом называли того, кто замахнулся потягаться с пробью. И, скорее всего, происходило это не без помощи оружия — огня и топора, ибо не было еще мечей. С огнем и мечом уже исторгали ту идеологию (веру), что пришла на смену крамолии. Поистине, пришедший с мечом от меча и погибнет...
Но, как бы там ни было, слово храбрый относится к тому кругу слов, которые доносит до нас предание. Ко времени, когда Святослав получил прозвище Хоробрый, первоначальный смысл слова был уже утрачен, а тот, что подразумевался, соответствовал греческому синониму — герой. Однако, по злой иронии, повторялась давно ушедшая в небытие ситуация: когда княгиня Ольга уговаривала сына принять христианство, молодой, ретивый и своенравный князь отвечал: «Аз бога ведаю». И воздавал требы, клялся мечом своим не солнцу, не Разу-Ра — громовержцу Перуну, Хорсу, Семарглу и иже с ними...
И здесь нельзя говорить, что происходило это под чьим-то чужим влиянием тали стремлением подражать пантеону некоего соседнего, «продвинутого», государства. Через долгий период крамолия, через своеобразное единобожие прошли все народы без исключения, однако скудеющее «общечеловеческое» сознание уже с трудом воспринимало первородную, ветхую космогонию, близкую и понятную, например, человеку каменного века. Да, того самого, в шкурах, который зачем- то сооружал обсерватории, следил за светилами и звездами, добывал время, считая его главным ресурсом, который ставил истуканов на острове Пасхи, строил пирамиды, возводил дольмены, над назначением которых мы до сей поры ломаем голову не в силах охватить своим оскудевшим умом тот мир, в котором жил пращур. Человек встал на путь, ведущий от великого к малому, от сложного к простому, и ему требовалась конкретика, божество всякой детали мира.
Таким образом, он стал познавать не целостный предмет, дабы понять его многообразную суть; начал углубляться в деталь, в клетку, в атом, в частицу, и так до большого коллайдера — всего лишь инструмента, чтобы познать великое...
Но все это темы совсем иных уроков. Мы же вернемся к слову.
Духовно-волевой потенциал воина не есть заслуга того или иного государя, вождя, полководца. Несмотря на самый высочайший воспитательный талант, Суворову, например, не удалось бы создать суворовского солдата, не имей этот солдат великого опыта предков, особой генетической структуры, заложенной многими поколениями. Помните, к чему привела попытка выстроить войска по идеологическому принципу, полагаясь на комсомольско-партийное сознание? Пока на передовую не пришла коренная Россия с древней идеей защиты Отечества, фронты не выдерживали натиска противника, невзирая на храбрость солдат и командиров, армии пятились до Москвы и несли огромные потери убитыми и плененными. (Только вдумайтесь: три миллиона пленных за три месяца войны...) Опыт крамолы, Гражданской войны, решительно не годился для битв с внешним врагом, «красные маршалы» оказались не способными управлять войсками, руководить сражениями, а политкомиссары — поднимать боевой дух, поскольку ни те, ни другие не имели образования. И, соответственно, национального образа.
Духовно-волевой потенциал воина (не наемника!), его образ, рождается и взращивается на протяжении тысячелетий. И об этом вспомнили поздновато, перед войной, поэтому и появились фильмы «Александр Невский» и уже во время войны — «Иван Грозный». Большевики в срочном порядке начали латать идеологические бреши, оказавшиеся в некогда стройной марксистско-ленинской философии, трещавшей по швам от своего космополитизма. Они вынуждены были наскоро сшивать то, что было ими же безжалостно отрезано и посрамлено, — прежнюю историю Отечества, которая представлялась большевистской пропагандой как мрачное прошлое «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...». Поступаясь принципами, они спешно выцарапывали, выгребали из сусеков то, что сами еще не успели уничтожить, — остатки былого воинского духа, дабы поднять коренную Россию, собрать засадный полк
Железный Сталин спохватился в первые дни (если не часы) войны и после некоторого замешательства обратился к советскому народу, как к прихожанам единого храма: «Братья и сестры!..». Вероятно, учеба в духовной семинарии оказалась куда более действенной и образовательной, чем вся ленинская школа. Впоследствии даже как-то подзабылось, что воюет новая формация — «советский» народ. Вспомнили о своем происхождении, стали называть друг друга славяне, а вождь всех времен и народов на победном застолье пропел славу русскому народу.
Такова уж участь всех великих реформаторов — эксплуатировать попранное, когда небо становится с овчинку...
Нынешние тоже стали жить с оглядкой, вдруг узрев, что без национальной идеи, с психологией хищника — хапнуть побольше в «этой» стране и убежать на Запад — далеко не уедешь. А «светлое будущее» в виде сытого общества потребления никак не прививается на русской почве. Нарождающийся «средний класс», которому воровать рже нечего и бежать некуда, класс, который в принципе и составляет коренную Россию, все чаще задает шукшинский вопрос «Наелся, что дальше?». И, самое главное, власть, увлекшаяся бесконечной реформацией рже не раз реформированного, неожиданно обнаружила полное отсутствие идеалов, на которых всегда существовала и будет впредь существовать всякая армия. Если еще недавно солдат поднимался в атаку «за Веру, Царя и Отечество», а чуть позже, лишенный Веры и Царя, — «за Родину, за Сталина», то теперь-то каким лозунгом можно поднять, всколыхнуть этот самый духовно-волевой потенциал? Дабы боец проявлял смелость, храбрость и отвагу? За повышенную зарплату контрактника? За обещанную жилплощадь? За «харизматических» менеджеров (они сами себя так называют!), управляющих государством? Я уже не говорю о нынешнем гражданском министре обороны, который еще недавно торговал табуретками...