Ее опрятный фартучек так ярко
(Как бы большая свежая ромашка)
Светился средь весенней желтизны!
И вот они обидели ромашку,
Забрызгали ее водой из лужи,
Наляпали на фартук грязных пятен
И довели до горьких-горьких слез.
Она от них отстала, повернулась
И потихоньку побрела домой.
Светило солнце. Жаворонки пели.
Земля дышала утренним теплом.
Но шла девчонка, солнышка не видя,
Не слыша пенья жаворонка в небе,
Тепла земли не чувствуя на коже,
Добра земли не слыша под ногой.
Обида злая черною заслонкой
Все от нее мгновенно заслонила,
И только горечь, только чернота
Кипели в добром, маленьком сердечке.
О, зло людское! Как бы мне придумать
С тобой сразиться в страшном поединке,
Чтоб изрубить твои глухие корни,
Чтоб истребить твое глухое семя,
Чтобы убить твое глухое сердце,
Наполненное мерзостью и смрадом!
Ты солнце застишь!
Как убить тебя?
1960
Девочка на качелях
Новые качели во дворе.
Ребятишки друг у дружки бойко
Рвут из рук качельные веревки,
Кто сильнее, тот и на качелях.
Все же
Все почти что побывали.
Все же
Все почти что полетали
Кверху — вниз,
Кверху — вниз,
От земли и до неба!
Шум и смех,
Шум и смех!
Не надо мороженого, не надо конфет,
Не надо и хлеба!
Лишь девчонке одной не досталось качелей —
Оттерли, оттиснули, отпугнули,
А она застенчива.
Отошла в сторонку, приуныла, пригрустнула,
Смотрит на веселье и смех,
На веселье и смех,
На веселье и смех,
Да делать нечего!
Вечером затихло все во дворе.
Посмотрел я во двор из квартиры своей, из окна.
Все ребятишки по домам разбрелись,
Все ребятишки спать улеглись,
А девочка на качелях
Кверху — вниз,
Кверху — вниз
(Никто не мешает), кверху — вниз,
Качается потихоньку одна.
1960
Сорок звонких капелей
Сорок звонких капелей,
Сорок зимних метелей,
Сорок черных осенних ночей,
Сорок радужных летних дождей.
Сорок лет.
Сорок раз предвкушал я весну.
Сорок лет.
Сорок раз отходила природа ко сну.
Сорок лет.
Не жалею ли я, что их сорок уже, а не двадцать?
Нет.
Предлагайте мне двадцать. Или даже семнадцать.
Соблазняйте!
Не буду меняться.
Если завтра машина задавит в московском бензинном аду,
Если сам я, схватившись за сердце, подкошенный, упаду,
Если в поле февральском во время метели застыну,
Если вор в переулке сунет ножик отточенный в спину,
Если… Сотни дорожек на тот незаманчивый свет…
Мне не страшно. Вернее, не очень уж страшно:
Было.
Прожито.
Выпито.
Сорок ненастных и солнечных лет!
Конечно,
Когда пожилому, в сущности, человеку
Предлагают снова семнадцатилетний возраст,
Очень трудно не соблазниться.
Но меня не обманешь.
В семнадцать лет передо мной лежало
Мое собственное туманное будущее.
Оно зависело в равной степени от меня
И от сцепления миллионов не зависящих от меня
Случайностей и обстоятельств.
Семнадцать лет — ни одного написанного стихотворения.
Семнадцать лет — в будущее, которого я не знаю,
Уводят тысячи разнообразных дорог.
А вдруг я не попаду на эту
На единственную, правильную, мою?
Я мог бы стать хорошим колхозным бригадиром.
А потом меня, возможно, выдвинули бы в председатели.
Но из-за горячности и обостренного чувства справедливости
Я не очень долго задержался бы на этом посту
(Будущее тонет в туманной дымке).
Я мог бы стать помощником мастера цеха
(Как раз в семнадцать я защитил соответствующий диплом),
До поста директора завода мне, конечно, никогда бы не дорасти,
Помешали б стихи, которые я все-таки, по-видимому, писал бы
И которые охотно помещала бы цеховая стенная газета.
Не хочу я сказать ничего плохого