А небо зелено еще,
Еще зарей не тронуто.
Плеснула медленным лещом
Река под Черным Омутом.
Светла
Родная сторона!
Тропа во ржи — как просека.
Большая поздняя луна
Запуталась в колосьях.
И, прочно впутавшись
В траву,
Туманы спят в лугах,
Они уже
Не уплывут
Обратно в берега.
Они стреножены,
И тут,
В густой траве,
Они умрут,
Когда в их туши
Белые
Ударит солнце
Стрелами.
И станут клочья синей мглы
Ползти, бежать во все углы,
Приход предчувствуя
Его.
И станут птицы петь,
И вот
Над рожью выплывет
Оно,
Колосьями
Обрамлено.
Прочна родная сторона,
Поля рассветом тронуты.
Чуть слышно плещется волна
В реке под Черным Омутом.
Когда встречаетесь с названьем
Лесов, озер, урочищ,
Вы
Ищите давнего преданья
Полузатерянной молвы.
Река зовется Лебедь.
Каждый
Поймет, за что названье ей.
Когда-нибудь, хотя б однажды,
Она видала лебедей!
Летели лебеди, устали,
Глядит вожак: присесть бы где…
Они из облака рождались
И отражались на воде.
Опять одной речонке слабой
По перелесочкам брести.
Но были лебеди
Хотя бы
К большим озерам по пути!
Зовется круча Соловьихой.
Восход.
Черемухи горят.
И соловьи на зорьке тихой
Друг с другом песней говорят.
Под кручей — омут.
Цвет черемух
Уносят тихие струи
В часы, когда земную дрему
Тревожат только соловьи.
Понятно все.
Но в чем же дело,
Что светлоструйный омут тот
Не светлым все-таки,
Не белым,
А Черным Омутом слывет?
Кто знает, как родится слово?
Неоспоримо лишь одно:
Кузьма Кривой из Кочугова
Нырял с бутылочкой на дно.
Ведь испокон молва ходила,
Что в Черном Омуте у дна
Вода похожа на чернила —
Не то синя,
Не то черна.
Для мужика забавы мало
Нырять с бутылочкой во тьму.
Болезнь покоя не давала
И на корню брала Кузьму.
Не то что боль, или ломота.
Или окинуло огнем…
Но изнутри изводит кто-то,
И пьет, и сушит день за днем.
Дивятся люди: в чем душонка…
— Не лихоманка ли во сне…
— Всего скорее лягушонка
Из лужи выпил по весне… —
Не увидал никто воочью,
Чего там было в пузырьке,
Затем, что Кузя только ночью,
Тайком от всех ходил к реке.
Никто не видел тайной влаги,
Никто доподлинно не знал,
Из-под какой такой коряги
Он эту влагу доставал.
Но вот уже молвою стала
О излеченье дивном весть.
— Ключей-то в омуте немало,
Да, значит, ключ особый есть. —
К Кузьме примчался земский лекарь,
Просил, не то чтобы стращал.
Демьяныч — волостной аптекарь —
Вином Кривого угощал.
— Открой секрет, — Кузьму просили, —
Больных-то мало ли в миру… —
Да не сумели пересилить:
— Сам догадался — с тем помру!
Но вышло все, как в старой сказке,
Где зло наказано всегда.
От всех людей не без опаски
Опять Кузьма пришел сюда.
Когда ж схватило стужей ноги
И руки замертво свело,
Не докричался до подмоги —
Не близко от реки село.
Но, впрочем, так ли было это —
Темно за давностию лет.
— Какие уж у нас секреты,
Секретов в нашем крае нет.
— Ну хорошо, а отчего же
Под кручей рыба не живет?
Пастух напился — еле ожил,
Недели две болел живот…
— Хворал, наверно, от простуды.
Хватил излишку сгоряча.
— Или струя пришла?
— Откуда?
Со дна, должно быть,
Из ключа… —
В любой легенде — правды зерна,
Хоть зерен я не вижу тут.
Но омут
То и просто Черным,
А то и Проклятым зовут.
У вод, забурливших в апреле и мае,
Четыре особых дороги я знаю.
Одни
Не успеют разлиться ручьями,
Как солнышко пьет их
Косыми лучами.
Им в небе носиться по белому свету
И светлой росою качаться на ветках,
И ливнями литься, и сыпаться градом,
И вспыхивать пышными дугами радуг.