Мне представляется, что автор не собирался деконструировать своим романом гностицизм как таковой еще и по той причине, что описание духовного просветления в Трилогии, а равно и описание убогости наличного бытия и особенно его социально-политических реалий сделаны необычайно ярко и убедительно, а если говорить об описании духовных состояний, то еще и очень красиво. При всей огромной талантливости Сорокина как автора, в его более ранних произведениях невозможно, пожалуй, встретить столь пленительной красоты описания внутреннего состояния духовно просветленных людей, отчаявшихся в мире, но в то же время верящих в конечный успех своей высокой миссии. В Трилогии эти состояния отнюдь не высмеиваются и не профанируются. Напротив, по красоте и внутренней мощи эти описания, сделанные автором, сложно сравнить даже с эротическими сценами в начальных главах его же раннего, 1985 года, романа «Тридцатая любовь Марины», до тех пор бывшими сорокинским эталоном красоты и мощи повествования (в последних главах «…Марины», кстати, разрушение профанного бытия героини происходит посредством приобщения к своего рода советскому атеистическому лже-гнозису, словно сошедшему с мертвящих передовиц «Правды» и являющемуся полным антиподом Гнозиса нашей Трилогии).
Вот, например, как, можно сказать, восставали в Трилогии из пепла адепты Света, земные жизни которых продолжали протекать в аду лишений первых десятилетий советской действительности:
«Мы вцепились в руки друг друга. И из последних сил образовали круг. Малый Круг Света. Едва мы сделали это, сердца наши вздрогнули. И ожили.
Свет снова заговорил в них. С такой силой, что крики восторга вырвались из наших уст. Фер спасла нас! Ее не покинула Мудрость Света. Наша единственная сестра стала Великой Спасительницей Братства Света Изначального.
Мы подползли к ней, обняли, плача от восторга спасения. А она все еще сидела на подоконнике. Мы любили нашу единственную сестру. И она любила нас. Сжимая наши руки и прикладывая к своей груди, она смотрела на нас сверху. Слезы радости текли из ее глаз, капали на наши лица. Солнечный свет играл в слезах Фер.
Сердца наши заговорили. С новой силой. Это продолжалось всю ночь.
Утром мы знали, что надо делать. Чужой мир по-прежнему окружал нас со всех сторон. Но по нему уже были проложены дороги и колеи. Сила сердца проложила эти дороги. Она словно раздвинула мир. И мы увидели в нем глубокие щели, которые ждали нас. Нам нужно было без страха и опасений двигаться по этим дорогам, заползать в щели мира, мимикрировать и делать наше великое дело.
Фер произнесла на языке людей:
– Свет всегда пребудет с нами. Он научит нас. И мы сделаем все, что необходимо. Больше мы никогда не доверялись только своему разуму. Любой замысел, любое начинание, любое дело каждый из нас сверял прежде всего со своим сердцем. Сила сердца подсказывала путь. Разум обеспечивал движение по этому пути. Сила сердца подталкивала разум, стояла за его спиной. И он двигался, преодолевая мир, забирая от него все нужное и отшвыривая лишнее, мешающее. Ложные страхи, неуверенность в будущем, опасения за жизнь братьев – все отлетало прочь.
В этой залитой солнцем палате мы обрели полную свободу. Потому что полностью и навсегда доверились своим сердцам. И ведали их мощь.
Росло число сердечных слов, обретающих в наших сердцах. Язык сердца становился богаче от каждого разговора. Обнявшись, мы учились друг у друга. Сердца наши становились уверенней.
И сила сердца пребывала с нами». («Путь Бро»).
Замечу в скобках, что в Трилогии Малый Круг Света («Круг надежды») – это 23 собранных вместе адепта, Средний – 230, а Большой Круг – те самые 23.000. То есть это круги пифагорейских прогрессий – сначала 23 умножается на 10, а уже потом получившееся число – сразу на 100.
Таковы духовные состояния избранных. А что же «гилики», или сугубо плотские люди, по гностической классификации? Они в Трилогии названы «мясными машинами», и автор романа явно сочувствовал такому взгляду:
«Спустившись вниз, я вошла в столовую, где завтракали отдыхающие, и замерла в изумлении: вместо людей за столами сидели МЯСНЫЕ МАШИНЫ! Они были АБСОЛЮТНО мертвы! В их уродливых, мрачно-озабоченных телах не было ни капли жизни. Они поглощали пищу: кто мрачно-сосредоточенно, кто бодро-суетливо, кто механически-равнодушно.
За нашим столом сидела пара. Они ели живые фрукты: груши, черешню и персики. Но эти чудесные персики не могли и на толику оживить их тела!
Зачем же они их ели? Это было так смешно! Я расхохоталась.
Все прекратили есть и уставились на меня. Их лица повернулись ко мне. И впервые в жизни я не увидела человеческих лиц. Это были морды мясных машин».