Вот о чём Симеон с Персивалем беседовали. Вот отчего Васюта ко мне так и не решился приблизиться.
Задумавшись, помешиваю чай. Подруга косит с тревогой, ожидая, уж не знаю, чего: истерики, ахов, паники… Лишь качаю головой в ответ на вопрошающий взгляд.
— Я не боюсь, Лора. Вот когда про кидрика узнала, что он прямо в сердце поселился — перепугалась, а сейчас… Это ж дети, а не бомбы. Чего бояться? Разве, чтобы окружающим случайно не навредили, как Машка и Сонька, когда они в собственного папочку заклятье отрикошетили. И хоть я нынче без-дарная, но вот чувствую, что всё у нас будет хорошо, мы приспособимся. Да и… — отвожу глаза. — Васюта скоро уедет, не век ему тут оставаться; его Любаша ждёт, сын или дочь, да и родители, может, живы…
Лорины глаза всё больше округляются.
— Решила? — отчего-то шёпотом спрашивает. — Отпускаешь?
Невесело улыбаюсь.
— Правильное слово нашла. Отпускаю. Как сокола на волю.
Разливаю по чашкам остатки травяного чая, прислушиваюсь к мерному шуршанию за окнами. Гроза прошла, остался спорый дождь.
— Неужели не любила? — зачарованно спрашивает подруга.
— Любила. Только как-то странно, если нынче вспоминаю без горя. Бывает такая любовь, как угар, как спасение от страха, как соломинка, за которую в последней надежде хватаешься… Когда любишь — прощаешь, а я вот до сих пор не могу забыть, что он за меня стал всё решать. Ло, — невольно обращаюсь к ней, как и Аркадий, — ты же сама видишь, мы с ним совершенно разные, рано или поздно повздорили бы: он упрямый, я ещё упрямее, и каждый по-своему видит, что должна женщина, а чего не должна. Ну, скажи, ты бы с ним ужилась? Не в гостях, не в команде, а в семье, настоящей?
— Ещё бы! — выпаливает подруга. И осекается. — Нет, Вася, конечно, отличный мужик, просто золото…
Задумывается. И долго молчит.
— Мы с ним четырежды в квесты ходили, — говорит, наконец. — Как товарищу, как воину ему ж цены нет. Но вот было дело, однажды он наш отряд как зажал, так из резерва и не выпустил, хотя надо было бы. Женщин, видите ли, берёг… это нас, амазонок-то! Чёрт знает что, девки его потом чуть не поубивали. Нет, я понимаю, другой мир, но у них же там тоже богатырки есть!
Я вдруг фыркаю.
— А ты сказки наши помнишь? Что Царь-Девица, что Василиса Микулишна — никто с дружинами не ездил, все — одиночки! Видать, тоже в резервах насиделись…
И снова умолкаем.
— Наливали — веселились, подсчитали — прослезились, — бормочет Лора. — Кажись, понимаю… Я как-то его с этой стороны, как мужа — не представляла, у нас с ним другие отношения были, чисто товарищеские. Столько он для меня сделал, и научил многому, и прижиться в этом мире помог… А ведь он — друг, Ваня, самый большой, самый надёжный, а поди ж ты…
— Друг, — эхом отзываюсь, и чувствую, как теплеет на сердце. — Вот друзьями и останемся. Ни о чём не жалею, Ло, но и менять ничего не хочу. Нет у нас совместного будущего и с самого начала не было. А вот память — на всю оставшуюся жизнь. Лора, ты же у нас всё знаешь, скажи: кто ему о детях сказал? Как он отреагировал?
Она отводит глаза. У меня ёкает сердце.
— Не знаю, стоит ли… А, всё равно тебе доложат рано или поздно. Да понимаю я, что не со зла это Вася брякнул, а взревновал, но всё равно — осадочек-то остался…
— Ло! Да не тяни, говори уж!
— Чёрт, неловко, будто сплетни какие-то собираю. Не могу я тебе такого не сказать, хотя бы потому, что это знать надо, чтобы точно ни о чём не жалеть…
Подруга залпом допивает холодный чай.
— Это уже на обратном пути было, когда из пещер ехали. Мы с Аркашкой в хвосте, тряслись, в обозе, он же ногу повредил… Хорошо, что Кайсар, нас снаряжая, выделил две повозки на случай, если раненых увозить. Пригодились телеги-то. На одной — трое русичей, на второй мы с Аркадием и Хорсом, ты же знаешь моего дурака, собаку не оставит, надо будет — сам раны зализывать начнёт. А за ним пригляд нужен, вот я и трясусь в повозке, а вовсе не из-за того, что меня в последней драке малость к скале приложило. Ой, Вань, меня ведь тогда сам твой дон перехватил… Ну, не сам, конечно, а этак ручкой взмахнул — и прямо между мной и скалой голем выскочил, из снега, что под ногами, я в этого страхолюда и врезалась, насквозь прошла, в стену только слегка вписалась, не размазало меня…
Считаю мысленно до десяти и набираюсь терпения. С Лориной манерой вывалить сперва кучу предварительной информации, а затем в двух словах — основную — я уже знакома.