Он вздёргивает меня к себе, словно репку с грядки, и вот уже я намертво прижата к его груди, как к скале. Свободной рукой Муромец трогает поводья, и конь-огонь, не торопясь, поднимается, сперва на передние ноги (у меня ёкает сердце), затем на задние.
Васюта трогает его с места. Оба одинаково фыркают. Вижу, как сэр Майкл скептически поднимает брови. «Позёр», — написано на его лице.
Оказывается не так уж и страшно. То ли я уже приноровилась быть в седле, да ещё и боком, на прогулках с Лютиком, то ли конь сдерживает свой коварный нрав — но идёт он плавно, ровно, словно пароход. А спина у него широкая, как стол. Чёрт не торопясь нарезает круги по двору, я же говорю сердито:
— А с самого начала нельзя было так сделать? Без выкрутасов?
Васюта крепче меня обнимает, наклоняется к уху, щекочет бородой.
— Похвастать хотел. Как мальчишка. Не серчай, лапушка.
— А-а, — говорю. — Теперь, конечно, лапушка… — И таю.
— Васюта, у вас полчаса, — слышу я знакомый голос. — И не увлекайтесь! — кричит паладин нам вслед, потому что всадник мой, услыхав, что ограничен по времени, собирается, по всей вероятности, припустить вскачь. Я шлёпаю его по мощной руке. Не увлекайся! У меня тесто поставлено, между прочим; пироги вместо меня вы лепить будете?
Скоро я забываю о тесте. Потому что реально осознаю: вот везёт меня, можно сказать, принц, на, можно сказать, коне… Чего ещё надо? Хоть полчаса, да мои.
— … Да что ты, с Майклом этого всего не видала? — досадливо спрашивает Васюта. — Не вертись, а то упущу. — И обжимает сильнее. Какое-то время я сижу тихо, как мышка. Потом осторожно пробую погладить Чёрта. Кожа у него атласная, а грива жёсткая, у Васюты борода мягче. Конь трясёт головой, Васюта говорит строго: — Не балуй! — не пойму, кому из нас… Прохожие оглядываются и почтительно расступаются: он горделиво расправляет плечи, хотя куда уж больше, вот, мол, я каков: и сам хорош, и конь у меня лучший, и баба всем на загляденье. И ещё Хорс, боевой пёс, вышагивает сбоку важно… Чем не молодец!
Я снова шлёпаю его по руке. Не хвастай. Он снисходительно хмыкает и быстро целует меня в висок. Вот тут ему действительно приходится меня придержать, потому что я едва не сваливаюсь. Мне хочется шипеть и кусаться. Так всё испортить!
Ладно, Вася, я потерплю. Главное, что стены между нами больше нет. Но привязка такая не нужна ни мне, ни тебе. Мне уезжать, тебе оставаться.
И ставлю на сердце своём… даже не замок, — броню. На веки вечные.
Глава 6
— Друг мой, это лишнее. — Сэр Майкл останавливает Васюту, который собирается вновь опустить Чёрта на колени. — Вы и без того достаточно долго сдерживали своего красавца. Мы с Иоанной справимся.
«Мы…» Настаёт мой черёд гордо расправить плечи. При Васюте я почему-то чувствовала себя чем-то вроде трофея, хоть и долгожданного, а вот голубоглазый паладин, одним словом зачисливший меня в команду, сразу дал мне ощутить свою значимость. Почему?
Муромец и бровью не ведёт, однако подъезжает со мной, драгоценной, ближе к сэру. Паладин ловко прихватывает меня за талию, как будто ежедневно только тем и занимается, что ссаживает с сёдел прелестных дам. Впрочем, может, так оно и есть, я ведь, в сущности, ничего о нём не знаю. Может, у него куча сестёр, знакомых и обожательниц…
— Иоанна, руки мне на плечи, смелее, и спрыгивайте, я поддержу.
Оказывается, таким образом слезать с лошадиной спины вовсе не страшно, хоть и высоко. Нужно всего лишь соизволить сползти вниз, а там тебе и прыгнуть-то не дадут, а заботливо перехватят, снимут, слегка прижав к надёжной груди, и бережно опустят на землю. Мне вдруг страстно хочется очутиться в веке девятнадцатом, каждый день разъезжать на лихом жеребце, в дамском седле, и не в теперешней джинсе, а в настоящей амазонке, в развевающихся юбках, в шляпке с длинной дымчатой вуалью, и чтобы меня и подсаживали, и выгуливали, и снимали, сдували бы пылинки… Красивое время. Изящные хрупкие дамы. Рыцарственные мужчины.
Впрочем, не об эпохе я тоскую — гнетёт меня недополученное когда-то…
Кажется, я замечталась. Чёрт шумно пыхает мне в ухо, Васюта вздыхает откуда-то с высоты.
— Всё в порядке? — тихо спрашивает сэр Майкл. Опять он считывает с моего лица куда больше, чем я думаю. — Может, вы всё-таки переоденетесь для дальнейшей прогулки? Сегодня мы увеличиваем дистанцию, поэтому должен предупредить: без поддерживающей ауры вам придётся трудно. Ну, хорошо. Кстати, Васюта, с каких это пор у вас новый пёс?
Новый пёс? Прослеживаю за направлением его взгляда — и не верю своим глазам. Откуда здесь, в этом мире, ещё один лабрадор? Да ещё такой красавец, тёмно-палевый, в рыжину, шерсть почти как у золотистого ретривера — настолько густая, что крупными волнами идёт. Добродушный, как все представители его породы, улыбается, вывалив язык, глаза лукаво закашиваются. А хвост молотит, не переставая, не ровён час, кто сзади пройдёт — вот получит по коленкам!
Моя скромница, поколебавшись, направляется встречать гостя. Она, хоть и робка с чужими, но по натуре своей общительна, и потому встреча с себе подобными для неё настоящий праздник, а уж если ей выпадает случай порезвиться и побегать в компании — это апофеоз собачьего счастья. К тому же, новый друг, возникший на горизонте — не какой-то мелкий фоксик или мопс, йорк или ши-тцу, а свой, братец-лабр, такого не помнёшь случайно и не затопчешь!
Но тут Хорс, как хозяин двора, решает вставить веское слово. Грозно рявкнув, топорщит шерсть дыбом и сразу кажется вдвое толще. Глаза его наливаются кровью. Я хватаюсь за сердце и не знаю, к кому бежать: своего ли пса сдерживать, шугать пришлого, чтобы удирал, порвут же! Однако сэр Майкл удерживает меня на месте.
— Подождите-ка, — говорит с неподдельным интересом, — это любопытно… Давайте посмотрим, что будет дальше.
Странно: паладин, оплот справедливости и порядка, спокоен и выдержан, Васюта не шелохнётся там, у себя, на верхотуре, даже Чёрт равнодушен; одна я дёргаюсь. Тем временем чужак целеустремлённо, как таран двигается к боевому псу, а тот уже напружинился для перехвата. Я закрываю глаза, чтобы не видеть предстоящей расправы, но сэр Майкл ободряюще похлопывает меня по плечу.
— Смотрите смело, Иоанна. Крови не будет.
Да?
Хорс замирает этакой лохматой глыбой, и я даже слышу скрежет, с которым убираются назад в подушечки лап железные когти; пёс делает несколько резких вдохов и… почтительно отступает. Новенький хладнокровно его минует, направляясь прямо к Норе. И та, наконец, срывается с места.
В полном обалдении я смотрю на пляску лабрадоров: они сшибаются грудь в грудь, словно кони, скачут, описывая круги, размахивают на бегу ушами и едва ли не взрывают лапами землю. Они, шутя, покусывают друг друга, отскакивают, притворно рычат и снова улыбаются. Бедлам, да и только. Терпение моё лопается.
— А ну-ка тихо! Нора, фу! Ты-то хоть прекрати!
Бесполезно. Если лабруха распоясалась, унять её — всё равно, что попытаться остановить поезд.
Не сразу, но парочка угомоняется, причём пример подаёт чужак, усевшись сам. Весело зыркает синим глазом и протягивает мне лапу для приветствия. После представления, устроенного недавно Чёртом, меня не удивило бы, заговори пёс человеческим голосом, тем более что эти очи, пронзительно синие, я видела не далее как вчера, при знакомстве с молчаливым спутником Амазонки.
— Э-э… Доброе утро, Аркадий, — я почтительно пожимаю лапу. Он уморительно заламывает брови: мол, как вы догадались? — Между прочим, голубые глаза бывают только у чёрных лабрадоров, а у вас они вообще синие, не в масть. Нарочно не меняете?
— Это влияет на зрение, — поясняет сэр Майкл. — Иначе окружающий мир виден в чёрно-белой гамме, в то время как желательно сохранять полноту человеческого восприятия. Здравствуйте, сэр Аркад. Не желаете составить нам компанию?
Пёс — даже не знаю, можно ли так его теперь называть — желает, и, по-видимому, не один. Выразительно поглядывает на мою подопечную, на меня.
— Да без проблем, — отвечаю на немой вопрос. — Что же ей дома сидеть в четырёх стенах, пусть идёт с нами!