В дверь со стороны обеденного зала озабоченно суётся Васюта: долго же он соображает, добрый молодец! В другой момент я бы и не прочь с ним побеседовать на воспитательные темы, но не при Ольге же! Не ровён час, со своей прямотой всё испортит. Грожу ему издалека кулаком, чтобы не вздумал заходить, а потом делаю успокаивающий жест: мол, справлюсь. Он отступает; к счастью, увлечённая делом, незваная гостья его не видит.
Да нормальная она… вон, с нерасплетённой косой ещё, видать, действительно, дева. Не поклёп ли на неё Васюта возвёл? Или, может, настолько нравственность племяшкину блюдёт, что поблазнилось — и раздул из мухи слона. Надо разобраться. Отправляем на выпечку Ольгин противень, и я завариваю чай. Заделываем второй пирог, с яблоками, изюмом и корицей, открытый. Лора накручивает жгутики, мы с Ольгой укладываем фигурную решётку, тоже отправляем расстаиваться. И скоро уже мирно пьём чай, втроём. Вот теперь можно и поговорить.
— Лор, посмотри только, кого к нам занесло, — говорю задушевно. — Ведь красавица, да? — амазонка энергично кивает, рот у неё забит вкуснятиной. — И хозяйственная, и умница-разумница, — продолжаю, якобы не замечая, как расцветает юная дева, заливаясь румянцем. — И нравом кроткая, чисто голубица. Вот кому невеста будет! — И тут же маков цвет на щеках красавицы сменяется бледностью, и глаза тускнеют. Видать, был жених-то девочка, да случилась какая-то драма… — Почто на мальчика нашего западаешь? На твоего бывшего похож? — спрашиваю в лоб.
Это всё моя способность подстраиваться под собеседника. Бываю я иногда и туповата, но если соберусь — получается у меня выйти с человеком на общую волну. Ляпну, как сейчас — и попадаю в яблочко.
— Все мы счастья хотим, — говорю, внезапно расстроившись. Жалко мне девочку. — И ты хочешь, так ведь? Приманить пытаешься, а оно бежит. Почему бежит, знаешь?
Смотрю в её широко распахнутые глаза — и смятение берёт. Что угодно ей скажи — поверит чистая душа, поверит, через всю оставшуюся жизнь пронесёт! Ох, Ваня — мой внутренний голос, кажется, даже хрипнет от волнения — аккуратней со словами-то, умоляю!
Краем глаза вижу, как Лора отставляет чашку и, сделав неуловимое движение, отодвигается вместе со стулом куда-то в сторону, будто не хочет мешать. Но это уже — на задворках сознания. Сейчас я почему-то сосредотачиваюсь на вышивке, что круговой свастикой, обрамлённой орнаментом, пламенеет на одном из рукавов девичьей домотканой рубахи. Ладинец…
Прекрасный оберег. Милость богини Лады призывающий — на женщин, девушек, девочек. Замужним — в супружестве помогает, учит, как мир в семье хранить, очаг беречь, детишек носить, да рожать, да растить. Незамужним — себя блюсти, красотой да умом цвести, суженого сыскать.
Вот с этим-то последним у нас и проблема.
— Вот и Ладинец у тебя на рукавах, — роняю. — Сама нашивала-то? Угу, сама. А зачем на обоих рукавах-то? Чтобы уж точно подействовал? Ну, что ж тогда удивляться-то… Погоди-ка минуту.
В моей новоприобретённой рукодельной шкатулке ножнички идеально подходят для распарывания негодных стежков. И нашлись даже крохотные щипчики, чтобы вытаскивать обрезки нитей.
— Поправим мы тебе судьбу, Олюшка, если хочешь, конечно. Хочешь? — Она истово кивает, отчего-то сдерживая слёзы. Что за драма в её жизни случилась, отчего жениха потеряла, ушёл ли, на другую променял, погиб — не знаю; но, должно быть, до сих пор она его в других ищет. Может, и в Яне увидала, потому и внимание оказывать стала, да хоть и робкое — а Васюта возьми и пойми неправильно. Не живи прошлым, девочка. Развяжись с ним. Кого встретишь — того и прими, каков есть, а прошлую любовь в нём узнать не пытайся. Просто прими…
— Не дёргайся, — предупреждаю. Но Ольга даже вскрикивает, когда с лёгким щёлканьем ножнички разрезают первый стежок на обереге. Неправильно нашитом. Не на той руке. Лишнем обереге.
— Слушай меня внимательно Оленька, — говорю, а сама ножницами — щёлк, щёлк… Да пинцетом ниточки время от времени подхватываю и на столе собираю. — Оберег никто сам себе не шьёт. Одно исключение — оберег Макоши. То ж его сама себе Обережница нашивает, чтобы от богини благословение получить, не для себя — для других работу делать. Не знала? Некому было тебе сказать, мамы-то нет… Сама себе оберег нашьёшь — до беды недалеко. Да и неправильно силу женскую вокруг себя выстроишь. Смотри, что получается: Ладинец из восьми лучей состоит, что против солнца направлены, так? А то, что он — обратный оберег, знаешь? На обратной-то стороне лучи по солнцу повёрнуты, а это уже Колядинец, мужской оберег. Вот так и получается… — Дева заворожённо следит за тем, как растёт на столе пушистый комок из выдернутых красных ниток. — Вот и получается, что носит на себе девица благоволение не только Лады, но и Коляды, который ей рано или поздно суженого-то и притянет. А у тебя что получилось?
— Что? — выдыхает она. — Ванесса-свет, так нет у нас Обережниц, бают, уж с той поры, как Василиса к верхним людям ушла. Сказывают, был такой старец — Симеон, последний в этом мире оставался из Обережников, да только где он и как найти его? Вот я и… сама…
— Тихо, не реви. Всё поправимо. — Выдёргиваю последний инородный хвостик из переплетения льняных нитей. — Запомни: мы сейчас с тебя лишнее сняли. Два Ладинца — два Колядинца, так ведь? И что же это получается: двух суженых тебе сразу подавай? Не по закону это, сама знаешь. Тут любой Коляда руками разведёт да скажет: ты уж определись, Оленька, скольких суженных тебе нужно… Повернись другим боком.
Ольга послушно подставляет второе плечо. Но смотрит со страхом: а ну, как удумаю и этот Оберег спороть?
— Не бойсь, — ободряю, — сейчас лучше прежнего будет.
Подумав, вытягиваю из шкатулки белую и золотую нити. И тут словно кто-то толкает меня под руку. Не дрогнув, я срезаю с пряди, выбившейся из Ольгиной косы, несколько длинных волосков. И скручиваю их вместе с нитями жгутом. И…
— И не дёргайся, — предупреждаю снова.
Жгут тонок и легко входит в ушко штопальной иглы. Переплетение нитей у домотканого льна не слишком плотное, поэтому я без особого труда обшиваю оставшийся Ладинец белым с золотом. И ещё раз это делаю. И ещё. Пока оберег не оказывается заключённым в тройной концентрический круг. Хвостики жгутов я сплетаю в небольшую косицу.
— Вот теперь он у тебя в замкнутом круге. В надёжном. Теперь всё по правилам. И коса-девичья краса тебе тоже пригодится. Это как жертва Ладе — за то, что по незнанию ошиблась с оберегами в первый раз. Всё, Оля, нет на тебе никакой вины. Живи спокойно, жди суженого. Придёт непременно.
Тут ведь главное — что? Установка. Программа. Что сейчас в эту благодатную почву упадёт — то и прорастёт.
А суженые тут — хороши, сама видела. Плохого не встретит.
Ольга растерянно проводит ладонью по пустому месту на рукаве. А там — даже дырочек не осталось от вышивки. Я ж говорила — лён, структура рыхлая, да и работаю я аккуратно, без огрехов. Дева, на глазах хорошея, встаёт и… кланяется мне в пояс.
— Благодарствую, Обережница, — говорит тихо. — Век буду помнить.
И замедленно, как во сне, идёт мимо нас к двери.
Не идёт — лебёдушкой плывёт. Не девчонка разгневанная, что часа два тому назад к нам влетела — Царь-девица.
А я вдруг прихватываю полотенце и вытираю со лба градом бегущий пот. Спина у меня мокрая. В изнеможении опускаюсь на свободный стул.
— Пробило? — участливо спрашивает Лора. — Откуда знаешь эту науку?
— Увлекалась когда-то, — начинаю шарить по столу и натыкаюсь на кружку, что протягивает мне подруга. Горячий, очень крепкий, очень сладкий чай, прямо как тот, которым меня Ян не так давно отпаивал. Кипяток даже не обжигает. — Было дело, и прочитала много — в интернете же всего полно — и пошила. Хочешь, верь, хочешь, не верь, а если оберег шьёшь для кого-то конкретно — он так выматывает, потом неделю как варёная ходишь. Потому-то я с ними нечасто связываюсь. Надо же! — удивлённо кручу головой. — Ни за что не подумала бы, что здесь мне это пригодится.
Лора бросает взгляд через окно во двор и вдруг подскакивает:
— Гляди, гляди!
Мы прилипаем к стеклу, я даже забываю об усталости; однако, стол нам мешает, поэтому бежим к двери. А во двор к нам уже заехали двое всадников, явно не из здешних завсегдатаев, в доспехах, в алых плащах, кони резвые под ними пляшут… Притиснули бедняжку Ольгу к забору и пройти не дают. Мы с Лорой в праведном гневе одновременно шагаем в дверной проём и застреваем, мешая друг другу.