Народ не унывал, Игорь выразил общее мнение:
-Завтра по утру разберемся, поедем домой, куда нас бы не забросило, доедем. Во будет ржака, Сергей Алексеич, у нас экстрим получился. - И вдруг заорал: - О, вот она, зараза, йес!!
На последнем замотанном пленкой палете в больших коробках оказались мужские куртки и простенькие спортивные штаны, но как обрадовались все! Мужики, смеясь, перемерили все, выбирая каждый по себе куртки и штаны:
-Нашим братьям меньшим, китаезам спасибо, хоть кривенько сшито, но тепло! - Игорю с трудом нашлась куртка на его богатырские плечи, он не стал её застегивать, - все равно, теплее, чем в рубашке.
Мужики дружно оборжали Варю, которая, пыхтя, подворачивала длинные рукава.
-Смейтесь, смейтесь, а у меня пальтишко получилось, вот. - Она полезла в карман своей сумки и, вытащив тонкий ремешок, подпоясалась, показала всем язык: - Беее!
-Варвара, не обижайтесь, что мы смеемся, это, скорее всего, отходняк от потрясения.
-Да я все понимаю, и, ребятки, раз уж мы оказались здесь, и неизвестно, что впереди, может, нам пару дней придется из этого леса выбираться, давайте на 'ты' перейдем.
Игорь тут же поддержал:
-А так намного лучше, легче и проще!! Алексеич, Вы... ты как,не против?
-Здесь-да!
-О вот и Иван, с разведки вернулся. Чё скажешь?.
Иван как-то грустно улыбнулся:
-Ничего конкретного, везде лес. И ни одного следа присутствия человека. Одно точно - это средняя полоса, но леса - или Мещера, которые далеко тянутся, или знаменитые Брянские. Может, я и ошибаюсь, может Подмосковье, только вот сомнения у меня, уж больно девственно чистый лес - нигде ни единого пакета от чипсов, ни пачек от сигарет, ни пластиковых бутылок.
Мужики приуныли, потом заспорили, а Иван полез в багажник 'Жигуленка', повозился там среди каких-то железяк и вытащил помятый, закопченный котелок.
-Варя, если честно, жрать хочется - нестерпимо, может, что-то сваришь?
-Да, только на вас, проглотов, два раза придется варить.
-А откуда ты знаешь, что мы проглоты? Я вон на салатах сижу, худею, - хитренько посмеиваясь, спросил Ищенко.
Варя мысленно отметила, что её друган порозовел - у мужика частенько скакало давление, к тому же среди всех остальных мужчин, он оказался самым старшим, и она естественно переживала за него, тяжко он приходил в себя, ох, тяжко.
-Николаич, а то у меня своих мужиков нет, чай, аж три было. Сыны, особенно перед армией, это ваще страсть была - каждые три часа у плиты стояла.
-У меня вот, рыбка есть, карасики, я на озерке посидел с утра... хотел дома ущицу заварганить, да вот, не свезло, как говорит, младшенький.
И все удрученно притихли, подумав, как сейчас сходят с ума их близкие, наверняка ищут и плачут. Телефоны, бывшие у всех без исключения, не ловили связь, позвонить или СМС отправить не было возможности.
Тяжело вздохнув, Варя начала готовить, Иван - вот, что значит, бывалый человек, нашел неподалеку былинки дикого чеснока, какую-то травку-приправку, и поплыл на вечерней поляной запах рыбный.
Поев, мужики опять начали спорить, прикидывать, куда их занесло и как побыстрее выбраться и рвануть домой. Попили травяного чаю, и начали укладываться, как сказал Сергей - решили, чтобы не путаться Ищенко звать Николаичем, а Мошкова просто - Сергей.
-Надо переспать с этой проблемой, да и утро вечера всегда мудренее!!
Игорь, Ищенко и Иван, и Толя - молчаливый такой товарищ, нарубили маленьким топориком, (у Ивана в багажнике был - хозяйственный, однако, мужик) еловых лап, наложили их повыше и улеглись, Сергей и Костик, и Варя соответственно - в машинах.
А в Березовке, как немного обдуло и начали подсыхать дороги, собрались Гриня с Василем к своему любимому Волчку и деду Лешу. Особенно волновался Василь, с неделю как потеплело, он написал на маленьком кусочке картона:
-Волчок? Леш? - и каждый день показывал её Ефимовне и Стеше.
Ефимовна пошла до коменданта, взяла у него давно заготовленную стараниями Лешего и подписанную Фридрихом Краузе и шефом местного гестапо, Кляйнмихелем бумагу, разрешающую братьям беспрепятственно проходить через все посты.
Кляйнмихель ещё и посмеялся:
-Эти киндеры, что, твои протеже?
-Нет, помнишь охоту на кабана?
-Как такое забудешь, азарт, адреналин - чисто мужское занятие, а какой там егерь, богатырь.
-Так эти киндеры его крестники.
-Ну, тогда конечно.
И брели неспешно по дороге два худеньких, замурзанных пацаненка. На каждом посту их останавливали, Гриня доставал заветную бумагу, проверяющие относились по-разному: кто-то смеялся, говоря, что они важные птицы, раз сам шеф гестапо им выдал такое разрешение, кто-то начинал звонить, уточняя, правда ли, а на последнем посту пожилой немец как-то жалостливо долго глядел на них. Пробормотал что-то себе под нос, отправил молодого, настырного солдата, бывшего вместе с ним в будку - как раз резко зазвенел телефон, а сам, отойдя к шлагбауму и встав так, чтобы его не видно было из окна, сунул Грине завернутую в промасленную бумагу какую-то еду. "Ферфлюхт криг!! Шнеллер, киндер!"
Гринька, уже прилично понимавший немецкий язык - сказалось общение с Гансом, который все также приходил до Стьеша, автоматически перевел:
-Проклятье, война... а-а-а, проклятая война. Спасибо, дяденька.
Еда мгновенно исчезла у него за пазухой. Все ближе подступал лес, а Василь начал подкашливать, пришлось отскочить в глубокую лужу, когда из-за поворота выехала большая колонна машин, и отойти было совсем некуда, топкое место - вот и подпростыл ребенок в худых чоботах.
Уже к вечеру Гринька почуял неладное - Василь еле шел, спотыкался, на щеках появились яркие красные пятна. Дотронувшись до него Гринька сообразил, что младшой простудился и заболел.
-Василь, мы шчас это, - он посадил братика на сухой пенек, а сам захлопотал.
Под большой раскидистой елкой, на прошлогодней опавшей хвое устроил лежку, затащил туда братика и крепко-крепко обняв его, шепнул в ухо:
-Спи, младшой. Выздоравливай! Всю ночь Грине было жарко от Василя, а ранним утром, когда Гриня попытался его растормошить, он не реагировал. Гриня обнимал его, пытался кричать ему в ухо - бесполезно, и стало понятно, что до Леша они не дойдут, сил нести Василя у Грини не хватит, заплакал неунывающий Крутов, Никодимов по уличному. А потом он уже просто скулил, как потерявшийся щенок.