-Ну, деды, если выживет наш герой - это будет чудо! Много крови потерял, а рана на груди очень большая.
Договорились, что как только начнет светать, Егор Иваныч со Стешкой поедут за дальним стожком сена - как кстати пришлось, что пару дней назад Стеша и в самом деле просила Егора при свидетелях, съездить за сеном, - и потихоньку отвезут раненого к Лешему.
ГЛАВА 2
К обеду в Березовке появились первые немцы: сначала на цетральную улицу, что вела дальше на Казимовку, влетели пять мотоциклов с сидевшими в них фигурами в непривычной, серой форме. Игравшие на улице ребятишки, как вспугнутые воробьи, бросились врассыпную, через минуту на улице не было ни души, деревня замерла и затаилась...
Мотоциклы потрещали, один развернулся в обратную сторону, остальные остановились у колодезного журавля, три немца встали настороже, держа наизготовку автоматы и поглядывая по сторонам, остальные лопоча что-то и громко смеясь, начали черпать воду. Прозвучала короткая автоматная очередь, они встрепенулись, но тот, кто стрелял, что-то пролаял им, и немцы дружно загоготали.
-Неподалеку в пыли лежала убитая курица, не вовремя вздумавшая перебежать улицу. Немец подобрал курицу и, оглядываясь, увидел во дворе у Лисовых ещё двух - опять короткая очередь, и шагнувший прямо через забор немец, довольно скалясь, поднял куриц в воздух.
-Гады, аспиды проклятые,-бессильно сжимая кулаки, шептала Марфа Лисова, - штоб вам подавиться!!
На въезде в деревню нарастал шум, и вскоре по улице непрерывным потоком потянулись машины с весело скалящимися и гогочущими, явно довольными жизнью немцами.-
- Да, - смотревший из-за занавески на улицу дед Ефим горестно вздохнул, - нелегко нашим будет такую махину перешибить, но ещё Суворов говаривал, што русские прусских всегда бивали, ох нарвётеся на пердячую косточку, - погрозил он мосластым кулаком.
-Ты, старый, язык-то придёрживай, не ровен час, - пробурчала посмурневшая и испуганно крестящаяся баба Маня.
- Эти скрозь едуть, знать, опять где-то наши отступили. А скоро и хозяева заявются, эхх, Ё... грозилися, хвалилися, малой-де кровью обойдемся, пол России уже гады захватили, поди. На Москву, знать, рвутся, но ничё, ничё, сладим с супостатом, вот увидишь, старая - ежли доживём мы с тобой- будет, будет на нашей улице праздник!!
А немцы все перли и пёрли. Пыль, поднятая машинами, висела в воздухе, из деревенских почти никто не показывался, все испуганно сидели по хатам. И каково же было негодование деда, когда он увидел в окно,(всегда говорил,что хата его стоит на стратегически важном месте) что к правлению, расположенному немного подальше от дедова дома, на противоположной стороне, как-то испуганно озираясь, движется несколько человек.
- Это ж... Ох, ты ж, сучонок пакостный! - Дед зашипел и плюнул на пол, - ах ты ж, харя твоя мерзкая!Мань глянь, какая змея у нас в деревне пригретая была?
Еремец и вечно больной, не вылазящий из районной больницы - Ванька Гущев, их женки и первая, после Слепнихи, сплетница деревни Агашка, подобострастно как-то кланялись вышедшему из притормозившей машины офицеру и что-то говорили, преподнося хлеб-соль.
-Суки! - дед аж вскочил, - от каго надо было в тундру какую ссылать! Больной-то, смотри, здоровее всех оказался.
К 'делегации' меж тем подтянулись еще какие-то людишки. Вглядевшись, дед ахнул:
- Собирайтесь беси, черти уже здеся! Глянь, Мань, и Бунчук объявился, ай, ай, поганец, живёхонек, жаль, жаль, не добил, знать, его в тот раз Никодимушка-то. Все-то думали, что издох, Никитич не доглядел тогда... да... вона как всё завернулося... бяяда!!
Бунчук меж тем, яростно жестикулируя, что-то объяснял на пальцах немцу. Тот пожимал плечами, видно, не понимая о чем речь. Тогда угодливо согнувшись, и что-то сказав, Бунчук побежал к дому Ефима.
- Ах, сволочь, вспомнил про меня. Мань, я совсем больной! - дед шустро залез на печь, скинул рубаху и порты, прикрылся лоскутным одеялом.
Громко стукнув в дверь, Бунчук ввалился в хату. - Здорово, Мань, где Ефимка? С красными не убёг?
-Ты, Викешка, чаго себе позволяешь, а? Ты каго пришел позорить, а? - завелась баба Маня.
-Тихо, тихо, ну чаго ты? - тут же пошел на попятную Бунчук, доводился он дальней роднёй по матери бабе Мане, а в деревне свято соблюдали традиции родства, знали и помогали всем сродственникам. Викешка приходился бабе Мане каким-то многоюродным, но племянником.
- Ты забыл, как я тебя, заразу, после полыньи-то лечила? - Разошедшаяся баба Маня наступала на Викешку. - Матка твоя, не дожила до такога позору, сын родню поносить?
-Все, все, прости, Мария Северьяновна, одичал я в лесах-то, где Ефим Никитич?
- Вона, на печи лежить, прострел у яго.
-А прострел-то не от таго, што красноармейцев тягал?
- Э-э-э, дубина, кажинный человек должен быть предан земле, не басурмане мы какие, штоб непогребенными оставлять за родимый край полегших. Да чаго табе говорить, Еремец, паскудник, рядом с дедом был, тожеть тягал их.
-Хмм, а он сказал, што дед и Егорша.
- Вся деревня видела, вот и спроси у народу-то. И эта, приблуда болявая, тожеть с ними был, какжеть быстро выздоровел, то-то он у нашего Самуила лечиться не хотел, знать боялся, што яго на чистую воду выведуть.
- Мария Северьяновна, дозволь уже с дедом погутарить, дело-то неотложное. Дед, а дед, Ефим Никитич?
-Ммм, чаго тебе, болезный,надо?
- Можа ты смогёшь дойтить до правления, перевести надо господину ахвицеру, не понимает он нас, а дело не терпит.
- Не разогнуся я никак, Викешка, прострел, я ешчё позавчора в реке ноги промочил, вот и маюся. У их толмач должон же быть? Да и этот, болявый хвалился, что знает немецкий язык, изучал-де.
-Ааа, гад, значицца специально усё подстроили, вот я щас... - взревел Бунчук и выскочил за дверь.
-Чаго ето он?
-Ну, власть делють, похожа, Бунчук наметил себя, а ети паскуды, тожеть туда же. Мань, я сильно разболелся.
К правлению меж тем подъехала легковая машина, из неё вышли два офицера и какой-то мужик в гражданском, похоже, переводчик нашелся.
Дед тихонько подглядывал в окно. О чем-то поговорив, офицеры в сопровождении двух автоматчиков и всей местной швали, пошли в правление. Вскоре из правления вытащили портреты Ленина и Сталина, солдаты прикладами разбили стекло, бросили портреты в кучу, в кучу также летели выбрасываемые из окон документы и всякие брошюры. Затем Еремец и Гущев в сопровождении автоматчиков пошли в ближайшие хаты, выгнали оттуда пяток женщин, те, замотанные в платки по самые глаза, обреченно шли убирать в помещении.