и стал химерой в голове.
Из под белил и пятен трупных,
сквозь ночи мертвенный декор
на бледной коже не проступит
знакомый боевой узор...
Воспоминаньем безотрадным:
то – дежа вю, то – вю жаме,*
посыплет дождик беспощадный,
как ностальгия по зиме...
Она не вздрогнет, не проснётся
и не задышит глубоко,
и может быть, ещё икнётся
на этот раз вдовой Клико.
1997
*Jamais vu – никогда не виденное (фр.) Состояние, противоположное дежа вю, внезапно наступающее ощущение того, что нечто хорошо известное кажется совершенно незнакомым или необычным. Прим. сост.
(08.01.2003)
Порыв и пыл, и пыль, и пепел...
Порыв и пыл, и пыль, и пепел,
и пепельница на столе...
И чёрный глаз, в который метил,
но вскользь прошёлся, по скуле...
А то ещё: холера, случай,
устало сказанное «пли», –
сё соль земли моей могучей
и сё, любимая, ля ви...
Оно во мне восстанет в пене,
взойдя со дна, или на дне,
Сквозь бочку, пальцем диогеньим
(ногтём) встревожит печень мне.
И солнца блин в развале мая,
и пальцы веток в октябре,
и ты, любимая, не знаешь,
но тоже – целиком во мне.
И этот глаз – недвижный, мёртвый –
прищуром вклеенный в прицел,
квадрат окна, настолько чёрный,
что и Малевича б уел...
И как НЗ на самый чёрный:
(наш паровоз, лети вперёд!)
и днём и ночью кот учёный
уходит по цепи на взлёт.
(13.01.2003)
Колумб
Пассажир – неважно – в тамбуре, на корме,
я гляжу сквозь стекла на косогор
(ветер гнет растения, точно волосы, на холме,
и прилизывает на косой пробор)
на колокольню, упадающую над рекой,
с колоколами, вывалившими языки,
на горизонт и все, что не взять рукой,
обозначив жестом, что не с руки.
Панорама наливается чернотой
и не верится ни в сушу, ни даже в дно,
и миражи меняются с быстротой
движения потемкинцев из кино...
Подавая гудки в темноте, плыву,
плацкартные кровати уплывают поверх голов,
азиаты, выдыхают тлеющую траву,
примеривая скальпы белоснежных богов.
Но устав от колокольни, которую не разогнуть,
Продолжаю путь, ухожу в отрыв;
Или это океан продолжает путь,
или камни, выползающие в отлив...
Я прикуриваю, облокачиваясь на стоп-кран,
и раскачиваю вагон точно каравеллу гольфстрим,
и подхожу в который раз к берегам
не пойму к каким.
(07.01.2003)
Новые слова и созвучные им опечатки...
Новые слова и созвучные им опечатки,
вяло пережеванные утомленным ртом,
натягиваю на голову, или на ладони перчатки
натягивает патологоанатОм.
Звуки посливались в зуммер и дальше – в спичи,
и, в отсутствие пророков, в бормотание проповедников.
Или время приобретало то масштаб, то величие –
пропорционально вымиранию современников.
Потому – нет предела для благородного сердца,
которое не устанет и не успокоится:
И из резервации повыпрыгнут бородатые индейцы
и пособят – кто словом, кто обустроиться...
И убиенные в четырнадцатом и ноль пятом
сымут ранетую голову и заплачут ей,
и взмахнут руками, намозоленными лопатой,
да и высморкнут чего-нибудь из ноздрей...
И то ли голова увеличилась до размеров бюста,
то ли отсутствие намордника стало резать глаз,
то ли чувство юмора перестает быть чувством,
приобретая неожиданный резонанс.
Мир переменился (и не благодаря словам),
и не узнать ни себя, ни стоявших рядом...
И я улыбаюсь в усы, или, пардон, усам
то ли милиционера, то ли знакомой дамы.
(12.01.2003)
ударили в барабаны солдаты пошли...
ударили в барабаны солдаты пошли
винтовки на красных плечах
корабли отвалили пушки зачехлены
капитаны с биноклями
немногословны
человек
капли пота на впалых висках
раненый в печень продолжает работать
наблюдатель упрятал за воротник мускулистые щёки
и курит нервно
кудрявая
она ли известна подвигом весёлым нравом и богатырской закалкой
она ли спускалась в забой
по широким ступеням сверяясь по компасу и ночью
по новорождённой звезде
она ли несла тебя
прижимая к высокой груди и ты
околдован Бездонной Бадьёй
слабо курлыкал ей что-то
журавлик
всё это было
остались легенды передаваемые из уст в уста
время не пощадило их
бородатых старателей чудо-богатырей наблюдателей и прочих
без имени
они продвигаются вверх поднимая жёлтую пыль и ты
едва ли читаешь по их следам
старичок морщит лицо и дышит часто
все принимают душ
устало
(23.01.2003)
К вопросу о нехватке йода в горных районах
Нехватка йода, после – кретинизм,
неурожаи... Жизнь была сурова...
Но выстояли... Отделясь от царства,
ходили брат на брата за цестерций
чеканки царской.
Пировали в псарне.
Так год за годом. И неурожаи.
И кретины
продвигались дальше в горы,
дичали, разучились говорить,
мычали – Кабы йоду вдоволь...
Суровело.
На камни навалило снегу. Ветер злой.
Не греют шкуры. На дворе кретины
воют.
(Смена декораций)
Опять неурожаи. Иноверцы
дерут за йод втридорога.
Прогнали иноверцев. Совсем не стало йоду.
Умер ум.
(Процессия кретинов проносит ум в гробу. Поют довольно стройно.)
Вчера пошли дожди. Мы ели землю.
По вкусу – чистый йод.
Проверили – йод, точно.
...вот уже три года,
как мы спустились с гор.
Куём куранты, продаём их в царство.
Недурно кормят сыром, и в достатке
иных молочных фруктов.
Все умные почти...
Так год за годом,
среда за четвергом-козлом. Недавно
последнего кретина хоронили
...пели стройно...
неурожаи, правда,
но у нас, у умных, не пузо главное,
достало б йоду.
Вдруг,
опять дожди, подули злые ветры.
Куранты не в цене, неурожаи...
Решили продвигаться дальше в горы.
Суровеет.
(от обиды мычим и ушиваем шапки)
Поймали иноверца –
по почкам били, му,* и между пальцев.