Она побыла у нас уже с неделю, когда мне было велено отвести её на пастбище. Я повёл её на выгон. Вдруг я услышал шум машины. Коза явно тоже услышала её — она насторожилась и запрядала ушами. Боясь, что она сдуру сунется под машину, я надел ей на шею верёвку, а другой конец верёвки намотал себе на руку. Авось не сорвётся! Машина профырчала мимо и скрылась, но козу словно шилом кольнули. Она рванулась и понеслась словно бешеная.
Я был не из слабых, но удержать шалую козу мне оказалось не под силу. Она неслась не хуже лошади, и мне никак не удавалось хотя бы не отставать от неё. Я упал, и не успел вскочить на ноги, как она поволокла меня по дороге. И отцепиться я никак не мог, верёвка намертво захлестнулась вокруг моего запястья. Коза бешено неслась вперёд! И я покорился своей судьбе. Хорошо ещё, что мне удалось прикрыть другой рукой лицо, чтобы защитить его от дорожных камней и песка.
Кто знает, может, коза и в самом деле спятила! Она волокла меня за собой, и бог знает, чем бы это кончилось… если бы не придорожная канава, в которую я свалился. Козе пришлось остановиться, но слишком поздно! Лоб, локоть, коленки — всё у меня было ободрано до крови. Я выглядел великолепно! А коза между тем успокоилась. Она стояла, таращила на меня глаза и, кажется, сама не понимала, что случилось.
Когда вечером мы вернулись с пастбища, бабушка уже знала, что я бил козу. Не знаю, кто ей об этом сказал, ведь вокруг не было ни души. Я оправдывался, уверял бабушку, что не виноват, что это коза чуть всю шкуру с меня не содрала. Но бабушка стояла на своём:
— Козу бить нельзя. Какой может быть разум у бессловесной твари!
Бабушка положила на мои раны арнику, а перед сном ещё раз выговорила мне:
— Веди себя так, чтобы люди не рассказывали мне о тебе ничего плохого!
А уж я ли не старался, чтобы до бабушкиных ушей доходило как можно меньше? Но это мне удавалось не всегда.
Так же, как в жатву мы ходили в поле собирать колоски, так и теперь мы ходили по картошку. Хотя погодите! Вы же не знаете, для чего мы собирали эти колоски. Мы их теребили дома, поджаривали зёрна и варили из них кофе. На бедняцких делянках не оставалось ни колоска, но на полях богатеев ещё можно было разживиться.
Но скоро нам надоедало собирать колоски, забытые в поле. Куда лучше присесть прямо у снопов, сложенных в копны, и — дёрг, дёрг — живо набиралась полная горсть. Делать этого не полагалось, но бабушка ничего не знала и радовалась, когда я приносил домой целую охапку колосьев.
Богатые крестьяне и не догадывались, что им недостаёт нескольких ржаных колосков. А для бабушки это было большое подспорье. Если зерна набиралось побольше, мы меняли его на муку.
До зимы уже рукой подать, и нам нужно было готовиться к ней.
Дров из лесу я навозил, шишек насобирал, топить будет чем, но есть зимой ведь тоже нужно. А что? В основном картошку.
За картошкой тоже нужно было ходить тайком на деревенские огороды. Зажиточные крестьяне кормили ею свиней, — неужто они обеднеют из-за пары картофелин?
За картошкой я ходил под вечер. Дома я совал в карман свёрнутый полотняный мешочек и отправлялся в поле. Оглянувшись вокруг, я ложился между рядами, разгребал землю, и картофелины одна за другой исчезали в мешочке, который лежал рядом. Домой я возвращался затемно. Моё мальчишечье сердце согревала радость, что я помог бабушке, что у неё одной заботой меньше.
Была ли это кража? Была. Но разве богатеи не обкрадывали бабушку всю её жизнь, когда за целый день работы давали ей пару геллеров? Часто она приходила домой измученная до слёз, и мне ужасно хотелось хоть чем-то помочь ей.
Вечер. Я уже в постели, засыпаю, как вдруг бабушка оборачивается от лохани с бельём и спрашивает:
— Ты спишь?
Я устал от дневной беготни, мне неохота разговаривать. Так уютно мне было, сон уже забирался под веки. А бабушка опять спрашивает:
— Ты спишь?
Я с трудом отвечаю:
— Ещё нет.
— Я вот что вспомнила, — начинает бабушка, — нужно бы помочь старой пани Фиаловой. Видела я сегодня как она таскала воду с речки. Тяжело ей. Как ты думаешь?
Я молчу. Ещё одна работа! Бабушка чувствует моё настроение и не неволит меня. Она начинает с другого конца:
— Она старуха, никого у неё нет. Люди должны помогать друг дружке. Давеча несёт она бадью, а воды в ней на донышке. А тебе ничего не стоит две такие бадьи притащить!
Я размышляю. Сказать, что я помогу пани Фиаловой? Бабушка повернулась к лохани и опять принялась за стирку, проронив словно про себя:
— И видит она плохо, того и гляди, свалится в воду вместе с бадейкой.