По гладкому льду ледянка несётся, только звон идёт. Чего мы только на них не вытворяли! Разгонялись, вращались, ездили задом и боком и ещё бог знает как. На них можно было кататься и тогда, когда на льду стояла вода, и это было особенно увлекательно. Всюду вокруг вода, а по ней носится маленькая человеческая фигурка.
Одна только опасность грозила наезднику на ледянке — камни, раскиданные по льду. Едешь, едешь, скоба налетит на камень, ледянка станет, а ты едешь по льду дальше. Но уже сам, на мягком месте.
Однажды я пережил на реке неприятное приключение. Дело было после рождества, морозы отпустили, лёд стал мягким, а над болотистыми тонями и вовсе начал таять. А мне и горя мало: еду, еду, вокруг ни души, заехал высоко вверх по речке — и вдруг лёд подо мной проломился. В один миг я оказался в воде. Ледянка и остроги скользнули под лёд, а я еле-еле успел схватиться за ледяную кромку. Подтаявший лёд ломается и крошится. Цепляюсь за лёд и никак не могу вылезть на поверхность. Счастье моё, что я умел плавать!
Наконец я всё же подтянулся и выбрался на лёд, но без ледянки и даже без деревянных башмаков. Всё это осталось подо льдом. На следующий день опять ударил мороз, полынья замёрзла, и я нашёл свою ледянку лишь весной, когда лёд растаял.
III
Даже зимой морозы держатся не всё время. Бывают дни, когда и на льду не покатаешься, и снег превращается в кашу. А дома что делать? Уроки готовы, вода на кухню принесена, и ящик у плиты полон дров. Остаётся только книга.
Славные это были дни, когда я сидел на чердаке и рылся в календарях, которые там оставил бог знает какой квартирант перед нами. Мыши могли сколько угодно шнырять вокруг меня, глодать старую бумагу, пищать — мне они не мешали. Я сидел у слухового окошка, читал и восхищался фотографиями городов, людей и далёких краёв.
Потом я рассказывал бабушке, что я видел и прочёл. Возможно, она мне и не верила. Скорее всего, она думала, что я всё это насочинял. Сама она знала в жизни лишь непосильный труд, голод и заботы о хлебе насущном и о семье. А теперь ещё и обо мне.
«На такие вещи, — говаривала она мне, — лучше и не заглядывайся! Не сиди сложа руки, парень, не ленись, только тем и проживёшь, а глядением сыт не будешь». С этими словами она опять принималась за какую-нибудь работу. А когда у неё выдавалась свободная минута, она давала мне вдеть в ушко иголки нитку и бралась за починку моих штанов и чулок. Вечно они у меня были драные.
В такую погоду, после уроков, когда идти было некуда, у меня было одно местечко, где я чувствовал себя счастливым. Это было на другом конце нашего двора, где жил лакировщик и маляр, пан Ганобил. В коридоре за застеклёнными дверями у него стояли бочки с красками, с известью, валялись всевозможные кисти, трафареты и возвышались стремянки. Как только я замечал, что пана Ганобила нет дома, я тут же забирался в его коридор и начинал там хозяйничать. Я работал. Я раскрасил все стены вокруг, используя все краски, какие там были. А когда мне и этого стало мало, я присвоил себе один из трафаретов и начал расписывать стены заново, на этот раз более художественно…
Больше всего мне нравился трафарет с какими-то воронами. Этим узором я расписал коридорные двери — красным цветом по голубому фону — и пришёл в совершенный восторг. Всюду, куда я мог дотянуться, летали теперь вороны, сошедшие с трафарета.
Но я хотел рисовать и там, куда было не дотянуться с земли. Меня манила стена, белая-пребелая. Что мне мешает воспользоваться стремянкой? И я выбрал одну из самых больших стремянок, подтащил её к дверям и раздвинул. Ну и высотища! Я поставил на стремянку банку с краской, кисть, трафарет и начал расписывать ранее недоступные мне места. Вороны так и запорхали по стенке. Я стоял на стремянке на манер, подсмотренный у пана Ганобила.
Когда всё вокруг я разрисовал, мне нужно было передвинуться чуть дальше. Там стена всё ещё белела. Способ, как передвигаться вместе со стремянкой, я тоже подсмотрел у пана Ганобила. Теперь я попытался сам так сделать. Держа банку с краской в руке, я начал сводить ножки стремянки, не слезая с неё. Я сводил их всё ближе и ближе, но развести их опять был не в силах.
Ситуация была опасная. Стремянка почти сомкнулась, она стояла перпендикулярно, а у меня начали трястись коленки от усталости и страха. Я чуть шевельнулся — и полетел. Мне не повезло: можно было бы свалиться в коридор, но я почему-то влетел в стеклянную дверь. Стекло зазвенело, и я очутился прямо во дворе. За мной следом вывалилась банка с краской и кисть, половина стремянки тоже с любопытством выглядывала во двор.