Я попытался встать. Получилось. Потрогал голову. Цела. Всё в порядке, если не считать штанов. На коленке моих парадных штанов красовалась дыра. Вот тебе и на! Что скажет бабушка! Ведь я должен был носить их ещё не меньше года.
Я подошёл к велосипеду. С первого взгляда было ясно, что случилось что-то ужасное. Фонарь покривился, стекло разбилось. И руль был свёрнут. Я не знал, что с ним, но был уверен, что это и есть самое худшее из всего, что я натворил с велосипедом. Я вытащил велосипед на дорогу, и началось печальное шествие к дому. Велосипед словно охромел. Мне хотелось плакать. Тщетно пытался я придумать, что скажу дома. Признаться? И я сказал, как это было:
— Я упал!
В подробности я не вдавался.
Бабушка повысила голос, и я уже приготовился к худшему, но дядя с улыбкой сказал:
— Мама, да ведь ничего страшного не случилось. Стекло для фонаря можно купить, а руль выправится. Вот так, посмотрите. — Он зажал переднее колесо между колен и выправил руль.
А я-то думал!
— А дыра в штанах! — воскликнула бабушка.
— Отрежете кусок от штанин, — сказал дядя, — они у него и так длинные, и дыры как не бывало!
Бабушка умолкла. А дядя продолжал:
— Помните, мама, как мне досталось от отца, мне и Йозефу, и тоже из-за велосипеда и гармони? — И он рассмеялся.
Но бабушке было не до смеха. Она сказала:
— Мальчишка ничуть не лучше, чем были вы оба. Одна порода!
Тут у меня стало легче на душе. Значит, я не хуже всех…
К отъезду дяди бабушка уже успокоилась. Я сидел в комнате тише воды и ниже травы. До самого вечера. Только тогда я с любопытством спросил, что это за история с велосипедом и гармошкой.
— А, это? Тогда ещё твой дедушка был жив, а дядья твои были парнишками. К рождеству один стал выпрашивать велосипед, а другой гармошку. Ну, дедушка и решил их порадовать.
А вышло, как всегда бывает: кто имел велосипед, тот хотел гармонь, а у кого была гармонь, тот хотел велосипед. И однажды этот самый твой дядя, Франтик, взял без спросу велосипед Йозефа, свалился с ним где-то и поломал его. Когда дядя Йозеф об этом узнал, он заплакал. Но потом он ему отомстил: стащил его гармошку, положил её на землю и растоптал. Посчитались, одним словом. Один горевал из-за велосипеда, другой из-за гармошки. А когда пришёл домой дедушка, досталось обоим.
Уже засыпая, я невольно смеялся, представляя себе, как дядя Йозеф кладёт гармошку наземь: шлёп, хрусть! — и готово. А может, гармошка и не пикнула. Но я бы не стал так делать, нет, только не с гармошкой. С этими мыслями я уснул. Позади был такой день!
Вот и апрель месяц прошёл; бабушка опять ходила работать в поле к хозяевам, возвращалась поздно вечером, а я был предоставлен себе самому, своим фантазиям, улице и друзьям.
Уж и не помню, кто из них стал уверять меня, что пан Цтибор пугливый. Пан Цтибор, косая сажень в плечах, — и чтобы из пугливых? Мне не верилось, но если это так, то я не побоюсь напугать пана Цтибора. Как? Когда стемнеет, я подкрадусь под его окно и… Окно пана Цтибора выходило на улицу. В сумерках я подошёл к окну и у самого стекла воткнул в раму шпильку. К шпильке я привязал чёрную нитку и отошёл с ней на добрых пятнадцать метров, чтобы спрятаться за углом дома.
Уже стемнело, в доме пана Цтибора зажгли свет. Я натянул нитку как струну и дёрнул её пальцем другой руки. Что же получилось? Дрожащая нитка раскачала шпильку, и она задребезжала о стекло. Потом ещё раз. Я видел, как пан Цтибор подходит к окну, чтобы посмотреть, в чём дело.
Я отпрыгнул за угол и услыхал, как он открывает окно. Открыл, опять закрыл. Испугался он или нет? Я опять натянул нить и снова заставил её колебаться. И опять, едва распахнулось окно, я нырнул за угол и ждал. Окно затворилось. Я ещё раз проделал свой номер, услышал, как открылось окно, и живо спрятался за угол дома. В такой тьме меня не могли увидеть.
Я жду, когда окно затворится. Оно всё открыто… Всё ещё открыто. Я стою, прижавшись к стене, поднимаю глаза… а передо мной человек. Пан Цтибор. В следующий миг я схватился за щеку. Второй оплеухи я не стал дожидаться. Узнал меня пан Цтибор или нет? Вряд ли, но как он меня нашёл? Очень просто. Видно он сам знал, как такие штуки делаются. Он вышел из дому, у окна взял нить между пальцев и пошёл вдоль нити. На другом её конце стоял я.
Что было дальше? Никаким мылом нельзя было смыть узор, который оставил на моей щеке пан Цтибор. Лишь на другой день я узнал, что я был не первый. Поэтому мальчишки и подговорили меня на это. Угораздило же меня их послушать!