IV
В начале мая бабушка отправилась на Болота — покупать «торфяник», то есть участок болотистой почвы, пять метров длиной и пять шириной. Через пару дней мы пошли копать торф или, как говорили у нас, «резать кирпичи» — торфяные брикеты, которыми топят зимой.
Чуть рассвело, мы вышли из дому и пошли на Болота. Дорога отнимала у нас часа полтора. Нужно было прийти на место до восхода солнца. Шли по дороге, потом лесом. Лес был полон кустов вереска и черники, на которых дрожала холодная утренняя роса. Босые ноги зябли.
Когда мы пришли на место, дядя Франтишек уже поджидал нас там с тачкой. Началась работа. Дядя нажимал ногой на заступ, имевший форму буквы L, и вырезал чёрные торфяные кирпичи.
Вначале он работал на поверхности, потом зарывался всё глубже и глубже и выбрасывал кирпичи наверх. Там я укладывал их в тачку, а бабушка отвозила их в сторону и выстраивала рядком друг возле друга, чтобы дать им просохнуть. Десять, двадцать, сто раз путешествовала тачка с мокрыми, тяжёлыми торфяными кирпичами. Собственно, торф — это уголь, только ещё не успевший состариться.
Сначала я грузил кирпичи, а бабушка возила тачку, потом мы поменялись местами. Дядя продолжал копать — его уже и видно не было — и выкидывал кирпичи на поверхность. Когда взошло солнце, половина работы уже была сделана. Но босые ноги зябли, колесо тачки вязло, и от усталости я не чуял рук. Остановиться, передохнуть было невозможно. Бабушку тоже одолевала усталость.
Мы накопали уже два воза кирпичей. Этого хватит на всю зиму. Не нужно будет ходить в лес ни летом, ни зимой.
Близился одиннадцатый час, конец работы. На место вырезанного торфа просачивалась чёрная вода. Кирпичи были аккуратно расставлены, границы участка отмечены берёзовыми прутиками. Ведь по обе стороны от нашего торфяника работали другие, и ленты чёрных кирпичей тянулись в бесконечность. Все торопились закончить работу к полудню, потому что торф начнёт испаряться и над Болотами повиснет удушливая жара.
Шабаш. Мы обедаем. На каждого по два яйца и по ломтю хлеба. Все втроём мы потягиваем кофе из одной бутылки. После короткого отдыха отправляемся домой. Дядя в село, а мы с бабушкой своим путём.
Работать на торфянике очень тяжело, тут уж не посмеёшься, не поиграешь. Но это было необходимо, и я работал без отговорок. Бабушка знала, что я еле переставляю ноги, что я сделал что мог, поэтому она смотрела сквозь пальцы на мои проделки, а то и вовсе делала вид, что ничего не замечает.
Вот уже несколько дней небо высокое, синее. Всё, что зимой было придавлено снегом, начинает выпрямляться, потягиваться, и небо поднимается, синеет и словно зевает. Каждый камень у дороги будто родился заново. Весь край обновился. Ветер обдувает всё так нежно, словно мама, когда она хочет сдуть соринку с ресниц ребёнка.
Я пробежал через Вески, за мной осталась котловина с городом и рекой Лужницей. В Залужье пейзаж опять изменился. Леса Болот тянулись вдаль. На пруду резвились лысухи. Весенний ветерок, напоённый ароматом, перебежал через дорогу, как молодой заяц.
И вот передо мной уже лес Властиборж. Он меняется с каждым временем года. Теперь он одевается в зелень.
— Дяденька, вы бывали когда-нибудь в чужих краях?
— Был, мальчик. В войну я прошёл через несколько стран, повидал других людей, другие края.
— А где вам больше всего понравилось?
— В Италии я повидал море и горы. В Польше было славно. И там тоже люди другие.
— А в Америке вы не были?
— Не бывал. И там места, наверно, красивые. Везде всё хорошо на свой лад.
— Вам где больше нравится: в Собеславе или у Властиборжа?
— Вот подрастёшь, познакомишься с нашим краем километров хотя бы на пятьдесят или на сто в округе — и увидишь, что у нас везде красиво. Я бы нашу страну ни на какую другую не променял! За каждым поворотом дороги она другая, но всё же родная. Она принадлежит и тебе и мне…
— И бабушке?
— А как же иначе, ведь бабушка отдала ей всю свою жизнь.
— А у нас и в самом деле красивее всего?
— Точно! Другой такой страны не найдёшь на целом свете. Ты только вглядись хорошенько!
— Я смотрел, когда шёл сюда.
— Всю жизнь смотри и поймёшь, что я был прав.
Возвращаясь домой, я опять глядел вокруг себя. Солнце уже закатывалось, и всё теперь выглядело по-иному. Когда-нибудь я дойду до самой Бехине или Тржебони и посмотрю, как оно там выглядит.
В послеобеденное время я вечно шатался бог знает где. У реки, у пруда, в лесу.
Но куда девать ключ от квартиры, когда бабушка была на работе, а я собирался уйти куда-нибудь подальше? Не меньше десятка тайников придумали мы с бабушкой, но ни один из них не был хорош для нашего ключа. Добро бы это был маленький ключик, но он был велик, как ключ от за́мка, хотя за дверью, которую он отпирал, была всего одна комната.