Стоило бабушке посмотреть на меня, и прическе приходил конец. «Я тебе покажу причёску, ещё принесёшь в ней домой какую-нибудь нечисть! Ну-ка, подставляй голову!» С этими словами она бралась за ножницы, и моей красе приходил конец.
Вдоль дороги к лесу растут деревья. И в лесу их полно. Нам, мальчишкам, всегда казалось, что деревья есть на свете по трём причинам: чтобы из них получались дрова для топки, чтобы на них росли фрукты, и, наконец, чтобы мы могли на них лазить. Залезть на дерево — дело нехитрое, любой мальчишка сумеет. На деревьях были не только фрукты, но и вороньи гнёзда, белки, и ещё среди их ветвей отлично можно было прятаться.
Но это вы и без меня знаете. Ведь что делать мальчишке со своими руками и ногами? Не для украшения же они у него. Вот он и придумывает им работу каждый день, каждую минуту, чтобы жилки не застоялись.
Как-то в лесу мне вздумалось показать товарищам, как я перепрыгиваю с дерева на дерево, словно обезьяна. Как это делается? Я выбрал довольно высокую ель на краю вырубки и залез к самой верхушке. Там я повернулся спиной к стволу, обхватил его руками и начал изо всей силы раскачивать дерево. Когда оно хорошенько раскачается, я перескочу на другую ель. Мне это удавалось не раз.
И вот я раскачиваю дерево изо всех сил, и тут вдруг вся верхушка отломилась и вместе со мной полетела вниз. Вот это было падение! Словно мешок с картошкой шмякнулся. Я упал на спину и никак не мог перевести дыхание. Думал, что умру. Приятели говорили, что я весь посинел. Когда я наконец встал, то первым делом ощупал ноги, руки, голову — всё было цело. Мне просто повезло. Пожалуй, тогда на мою долю выпадало больше везения, чем хлеба.
Да, раз уж речь зашла о хлебе… Даром нам тогда ничего не доставалось. Разве что подзатыльники. А хлеб в те времена приходилось зарабатывать даже мне, хотя мне и было всего восемь-девять лет.
Через день я ходил к господину директору школы чистить обувь для всей семьи — за это я получал крону. За то, что я носил молоко из пригорода в гостиницу на площади, мне платили пятьдесят геллеров. Изо дня в день. Какая ни на есть, а всё же помощь бабушке. Она тогда зарабатывала по шесть крон в день, значит, тридцать шесть крон в неделю. И на это нам нужно было прожить. Поэтому я и толкался всюду, где можно было подработать.
Примерно в двух часах ходу от города было село, где служил конюхом у богатой крестьянки мой дядя Франтишек. До села можно было добежать меньше чем за час, если поторопиться. Когда мне было грустно, я всегда бежал к дяде. И когда мне нужно было довериться кому-то, я тоже всегда искал дядю Франтишка. Он знал все мои радости и горести, и мы отлично понимали друг друга.
Зимой и летом дядя спал в конюшне. Хозяйка не велела ему спать в другом месте. На случай, мол, если с коровами или с лошадьми ночью что-нибудь стрясётся. Когда я заглядывал в хозяйкину горницу, я видел там кровать с перинами. Дядя укрывался одним тулупом.
— Не беда, — говаривал он, — и в конюшне под тулупом можно видеть прекрасные сны. Когда подрастёшь немного, ты сам это поймёшь.
Я часто ездил с дядей в поле. Иногда он даже передавал мне вожжи, и я сам правил запряжкой. И на конной молотилке он меня катал. Но всего лучше нам было, когда в воскресенье мы сидели с ним вдвоём на его полатях. Мухи жужжали над нашими головами, кони и коровы дремали. В изголовье дядиной постели стоял деревянный сундук, набитый книгами. Я был счастлив, когда дядя брал в руки одну из своих тетрадок, где у него были записаны всевозможные стихи и песни. Затаив дыхание я слушал, как он читал стихи.
Эти стихи произвели на меня незабываемое впечатление, и я выучил их на память по дядиной тетрадке. Тогда я ещё не знал, что их написал Сватоплук Чех.
А ещё дядя учил меня песням. А как он умел рассказывать! Я сидел и слушал. Однажды дядя спрашивает:
— Ты когда-нибудь обращал внимание на руки у людей?
— Да, на бабушкины.
— Всегда к ним присматривайся. По ним ты и узнаешь человека.
— А если человек ничего не делает?
— Это ты про кого?
— Про пана Воду, полицейского.
— Кто ничего не делает, у того руки выросли понапрасну.
По дороге домой я разглядывал свои руки; уж очень мне хотелось знать: а вдруг и у меня они выросли понапрасну?
Нет, оказалось — не понапрасну: уже в ближайшие дни нашлась работа, отличная, выгодная работа для нашей вечно голодной компании. В том году во всех окрестных лесах объявилась тьма-тьмущая «монашек». Гусеница этой бабочки может сожрать всю хвою, и тогда дерево гибнет. Гусеницы ползут по дереву снизу вверх, и их нужно уничтожать, пока не поздно. Для этой работы мы, мальчишки, были самой подходящей и самой дешёвой рабочей силой. Получали мы по пятьдесят геллеров за час.