– Трудно поверить, – заметил Хамден, – что женщина дворянского происхождения способна на это, но, возможно, она в этом замешана. По крайней мере так говорят. Говорят, она передала лекарство отцу, и после этого он не выпускал его из рук. Кто знает? Может быть, он невиновен, а преступление совершила его дочь. Если это так, то неудивительно, что она убила себя.
– Меня нисколько не удивляет, если она сделала это, – со злорадством добавила леди Суонсдаун. – Вы знаете этих цыган с их снадобьями и припарками.
Только когда Хамден неожиданно под столом сжал ее руку, Марианна поняла, как сильно дрожит. Догадался ли он или просто почувствовал жалость к цыганке, которой приходилось терпеть оскорбления этих женщин? Марианна не задумывалась над этим, она была благодарна ему за этот жест. Не спуская глаз с Гаррета, она незаметно пожала руку Хамдена и убрала свою.
Гаррет, казалось, не видел никого, кроме нее.
Кто-то обратился к нему. Он ответил, продолжая неотрывно смотреть на Марианну.
Она отвела глаза и заставила себя взять вилку и подцепить кусочек жареного фазана.
– А как выглядела эта леди Марианна? – спросил Гаррет с другого конца стола. Его тон был нарочито небрежным. – Может быть, она была буквоедкой, потому что не могла стать чем-то другим.
– Уверена, она была некрасива и черна, как ворона, – откликнулась леди Суонсдаун, которой надоел весь этот разговор.
Уиклифф рассмеялся:
– Вы никогда не видели эту женщину, Кларисса! Откуда вы знаете, как она выглядела?
– Один мой знакомый знал ее достаточно хорошо, – раздался по другую сторону от Марианны громкий голос.
Она бросила взгляд на тщедушного человечка, произнесшего эти слова.
– Он был одним из тех… ну, вы знаете, ужасно усердных студентов, которые думают, что можно познать все тайны жизни из книг, – продолжил человечек. – Он говорил, что был одним из учеников ее отца. Даже хвастался, что сорвал у нее поцелуй. Вам будет приятно, Кларисса, узнать, что он также уверял, будто дочь баронета была красавицей и совсем не смуглой.
Вилка выпала из руки Марианны и громко стукнула об оловянную тарелку.
– Извините, – пробормотала она, протягивая руку к бокалу с вином.
– Тогда жаль, что она убила себя, – сказал Хамден. – Я был бы не прочь познакомиться с таким интересным созданием.
Марианна пыталась понять по его тону, не догадался ли он, но Хамден, казалось, не сознавал иронии в своих словах.
А Гаррет? Мог ли Гаррет, услышав все это, не догадаться? Марианна сомневалась в этом, но в душе лелеяла надежду, что он не увидел связи между этими фактами.
Разговор за столом перешел на другую тему. Марианна сидела молча и лишь изредка поглядывала на Гаррета.
Выражение его лица ни о чем ей не говорило. Марианна несмело улыбнулась ему, он коротко кивнул. Сердце екнуло у Марианны в груди.
Он знал. «Нет, – сказала Марианна себе, – не предполагай худшего, иначе допустишь ошибку и скажешь что-нибудь, чего не следует говорить. Возможно, Гаррет ни о чем не догадался».
Марианна промучилась весь обед, всеми силами стараясь не показать страха, терзавшего ее. Вдруг поднялся Уиклифф и сказал:
– Я желаю произнести тост.
Марианну позабавили неуклюжие стихи Уиклиффа. Она едва сдержала улыбку, наблюдая, как он с серьезным видом выпил полный бокал, затем повторил стихи и выпил еще четыре полных бокала.
Однажды она слышала об этом обычае, популярном в Европе. Мужчины пили столько раз за здоровье любимой женщины, сколько букв было в ее имени. Марианна, глядя, как от вина краснеет лицо Уиклиффа, подумала, что интересно было бы посмотреть на эту Хелен.
Тут встал Хамден. Он грустно подмигнул Марианне и произнес тост:
Выпив шесть бокалов, Хамден сел, наклонился к Марианне и шепотом спросил:
– Не очень я хороший поэт, не так ли?
– Нет, – также шепотом ответила она. – Но скажите, кто эта Табита?
– Моя последняя любовь, если хотите знать, хотя она разыгрывает скромницу передо мной. Я думал, что добьюсь своего. Ее здесь нет, но ее брат сидит рядом с леди Суонсдаун, и он обязательно скажет ей, если я не выпью за ее здоровье. Полагаю, я должен поблагодарить ее за длинное имя. Оно дает мне повод как следует напиться.
Марианна рассмеялась, но тут заметила, как поднялся Гаррет. В комнате наступила гробовая тишина. Марианна была уверена, что все слышат, как громко стучит ее сердце.
Гаррет поднял серебряный кубок и произнес:
Марианна слышала, как все вокруг зашептались о странном тосте Гаррета. Она сидела, положив сжатые в кулаки руки на колени, и молча смотрела, как он выпил вино и снова наполнил свой кубок.
С каждым разом, когда Гаррет опустошал и вновь наполнял кубок, кровь все сильнее стучала в висках у Марианны. Она считала тосты, и ее сердце чуть не выскочило из груди, когда он налил себе пятый кубок.
Граф Фолкем пил не за здоровье цыганской девушки Мины. Он пил за здоровье леди Марианны.
Осушив последний, восьмой по счету, кубок, Гаррет сел.
Хамден стал шептать Марианне на ухо какие-то утешающие слова, из чего она сделала вывод, что он не догадался, почему Гаррет произнес восемь тостов. Леди Суонсдаун сидела с самодовольной улыбкой, явно уверенная, что восемь тостов означали восемь букв ее имени – Кларисса.
За столом снова возобновились разговоры, но Марианна в них не участвовала. На сердце у нее была тоска. Она положилась на волю случая. И, судя по мрачному лицу Гаррета, проиграла.
Не думая о том, что кто-то заметит ее побледневшее лицо или дрожащие руки, она неуверенно встала:
– Извините меня. Мне стало нехорошо.
С этими словами Марианна вышла из комнаты.
Глава 19
Как пламя, женщины стремятся все разрушить,
и их нельзя остановить, лишь надо ждать,
когда их пламя их самих поглотит.
Когда Мина вышла из комнаты, Гаррет встал. Он с такой силой ухватился за край стола, что у него побелели костяшки пальцев.
– Простите меня, друзья, – обратился он к своим гостям, которые начали перешептываться, – но я должен позаботиться о моей заболевшей хозяйке.
Не обращая внимания на громкий говор за спиной, он вышел из комнаты. Он хотел только одного – разоблачить свою лживую любовницу.
Он пересек холл и уже поднимался по лестнице, когда Хамден окликнул его. Гаррет остановился и холодно посмотрел на друга.
Хамден приблизился к нему:
– Почему ты не оставишь ее в покое и не перестанешь мучить бедную девушку? Что ты от нее хочешь? Чтобы она сидела тихо и покорно слушала, как ты пьешь за здоровье другой женщины?
В ответ Гаррет рассмеялся:
– Другой женщины? Ты до сих пор ни о чем не догадался? Господи, да ты, должно быть, как и я, околдован ею.
Хамден смотрел на Гаррета как на сумасшедшего.
– О чем это ты болтаешь?
– Не беспокойся, Мина прекрасно знает, за кого я пил. Ее расстроило нечто другое, что тебя не касается.
Гаррет повернулся спиной к Хамдену и стал подниматься по лестнице. Подойдя к двери спальни, которую с того дня, когда он заставил ее остаться в Фолкем-Хаусе, занимала Мина, он без стука распахнул дверь.
Мина стояла возле кровати, складывая в холщовый мешок свою одежду. На минуту Гаррет остановился, наблюдая за ней. «Могут ли это невинное личико и эти нежные ласковые руки принадлежать убийце?» – спрашивал он себя и сам себе отвечал: «Нет».