Шошанна вытерла пот со своего лица, пытаясь понять, что ослабило ее – пары рома или поцелуй.
Эли и Дэниел, воспользовавшись неподвижностью солдата, торопились удалить оставшуюся дробь. Продезинфицировав открытые ранки, забинтовав и закутав его безвольное тело в простыню, Дэниел, перекинув его через плечо, отнес больного в ближайшую маленькую палату.
Несмотря на проведенный в штаб-квартире вечер и длительную работу ночью, Шошанна долго не могла заснуть, думая о поцелуе, совершенно отличавшемся от всех тех, которые запомнились. Соседские мальчишки, время от времени прижимавшие ее где-нибудь в уголке, были неопытны. Если бы Чарльз Стюарт Гленденнинг стоял на собственных ногах и был здоров, их объятие могло бы быть таким же тесным и страстным, как объятие Фебы и Дэниела, которое она видела.
Да, но Феба и Дэниел любят друг друга, а она совершенно не знает этого солдата. Шошанна застонала вслух, охваченная стыдом, – как ужасно она вела себя с абсолютно незнакомым человеком! Может, ей удастся убедить его, если такая встреча повторится снова – эта мысль опять заставила ее вздрогнуть, – что поступила так из простого сочувствия, отвлекая его от боли. Может быть, и на самом деле она по этой причине так реагировала на него, вертелось в ее голове оправдание, но через минуту девушка уже бранила себя за лицемерие.
– Шошанна… не спишь… что-нибудь случилось? – поворачиваясь, пробормотала Феба.
– Нет, ничего, спи.
Через некоторое время она заснула. Все рабочие часы на следующее утро и даже днем она провела в большой палате, избегая объекта своих размышлений еще и потому, что очень хотела встречи.
Ближе к вечеру Эли сунул ей в руки поднос с лекарствами.
– Там список, кому что давать.
Шошанна посмотрела на список с сильно бьющимся сердцем: в нем были имена всех мужчин, лежащих в больших и маленьких палатах.
Оставив маленькую палату напоследок и зайдя в нее, увидела, что все страхи напрасны – Чарльз Стюарт Гленденнинг крепко спал, лежа на животе, с повернутым к окну лицом и со свесившейся с кровати рукой. Она раздавала лекарства всем солдатам, поддразнивая и отпуская шуточки, взбила подушку в одном месте, поправила повязку в другом, расправила постельное белье на кроватях.
Чарльз Стюарт Гленденнинг продолжал спать.
– Ему было очень плохо? – шепотом спросила она у соседа по кровати.
– Если верить тому, что он говорил, – прошептал тот в ответ, – а выражался он очень образным языком, ему уже никогда не придется сидеть нормально. У этого мальчика хороший запас ругательных слов.
Шошанна наклонилась над спящим солдатом с улыбкой на губах, вспомнив его «хороший запас ругательных слов».
– Я сплю, – раздался голос рядового Гленденнинга, – но еще не умер. Ко мне подошла женщина, ангельская медсестра, пахнет жасмином. Вопрос в том, какое из милых созданий наклонилось сейчас надо мной – золотистая богиня или черноволосая фея?
Ясно: золотистая богиня – Лайза, а черноволосой феей может быть только Феба. Эти слова, вызвавшие внезапный приступ боли, напомнили ей, что ей не следует забывать, укоряла себя Шошанна. Ему даже не пришло в голову назвать или описать ее!
– Ни та и ни другая, – ответила она сухим бесстрастным голосом. – А наклонилась над вами обыкновенная коричневая военнослужащая, которую вы прошлой ночью даже не признали за женщину.
Шошанна готова была откусить себе язык, когда вырвались эти слова. Ей хотелось просто напомнить ему о конфликте, произошедшем между ними прошлой ночью, но не подумала, что это может послужить ему напоминанием о ночном поцелуе. И, кроме того, нечаянно выдала свою горечь.
Феба была для нее дороже всех в мире, любит она и Лайзу, но неужели же обречена прожить всю жизнь в тени их красоты? Что сказал даже тот презренный мистер Фултон Крейн во время их первой встречи? «Конечно, хозяйка даже близко не такая привлекательная, как служанка». Это, должно быть, причинило ей острую боль, иначе почему она все еще помнила об этом?
Рядовому Гленденнингу удалось приподнять себя и стать на колени. Несмотря на свою фланелевую ночную рубашку и перебинтованный зад, он изящно поклонился ей.
– Если в приступе скромности я сомневался в этом, поняв, что незнакомая леди видит части моего тела, не предназначенные для обзора любой леди, тогда примите мои искренние извинения, мадам. Вы не только выглядели очень женственно в платье, которое было на вас надето прошлой ночью – мне понравился его цвет, мисс Шошанна, так гармонирующий с вашими каштановыми волосами и живыми карими глазами, – но и явились единственной женщиной, повергнувшей меня своим поцелуем в бессознательное состояние.
Редко красневшая Шошанна залилась румянцем от смущения.
– Сладкая лесть, не про нашу честь, – ответила она, пытаясь съязвить. – Два стакана рома и пара хирургических щипцов, вытаскивающих дробь из вашей… из вас, – очень сильнодействующее сочетание.
– В том, что вы говорите, что-то есть, – согласился юноша задумчиво, – но остаюсь при своем мнении. До тех пор, пока… – он с надеждой посмотрел на нее. – Вам не хотелось бы проверить? – И так как Шошанна недоуменно уставилась на него, солдат из Вирджинии мило предложил: – Давайте поцелуемся еще раз. Если я не потеряю сознание, значит виной всему был ром и дробь.
– Наверное, – на этот раз ей нетрудно было ответить колко, – вопрос навсегда останется открытым.
Он улыбнулся ей, прежде чем упасть животом на подушки, и Шошанна молча повернулась, чтобы уйти.
– О, мисс Шошанна, я бы не выиграл спор, если бы был на вашем месте.
Когда он заговорил с ней, она остановилась, не поворачиваясь. Напряженно выслушав его реплику, снова двинулась к двери.
– Мисс Шошанна, – донесся до нее мягкий убедительный голос, и она непроизвольно повернулась к кровати.
– Не коричневая военнослужащая, – категорически изрек он. – Никогда не называйте себя так. Ваш цвет… ореховый; да, похожий на мильтоновский[27] «пикантный орехово-коричневый эль». Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая.
Он заложил руки за шею и, повернув голову на подушке, улыбнулся. Это была такая заразительная улыбка, что она непроизвольно ответила на нее. Было что-то дьявольски-дерзкое и в его улыбке, и в сияющих зеленых глазах. Глядя на красные волосы и ястребиный нос, нельзя было назвать его красивым, но что-то в нем притягивало, и это чувство было новым для нее.
«Он заставляет меня чувствовать себя женщиной, вот в чем его волшебство», – интуитивно поняла Шошанна. И она не пошла, а побежала к дверям палаты, спасаясь бегством от себя и от того, что могло бы оказаться опасным потворством ее желаниям.
ГЛАВА 54
О солдате из Вирджинии много говорили этим вечером в Грейс-Холле во время ужина.
– У него смешное произношение, не похожее на говор южан.
– Он сказал, что провел три года в Оксфорде, – пояснил Эли, – и приехал вступать в армию прямо из Англии.
– Ах, так вот почему… – начала Шошанна, но, смутившись, резко оборвала себя.
– Что почему?
– Да так, ничего особенного, – ответила она небрежно. – Цитировал Мильтона, что нехарактерно для рядовых солдат. – И про себя повторила: «Пикантная и орехово-коричневая, вот вы какая».
– Никак не пойму его, – сказала Лайза. – Солдаты говорят, что у него такой набор ругательств, которых никто никогда раньше не слышал, что не гармонирует с его пуританскими чертами.
– Пуританскими чертами?! – насмешливо воскликнули все вместе.
– Понимаю, звучит необычно, – запротестовала Лайза, – но он точно придерживается строгих нравов. Утром, когда я поправляла его постель, казался очень дружелюбным, но и очень любопытным также; задавал самые разные вопросы, – она недовольно поежилась, – например, сколько живу здесь, когда потеряла мужа. А днем, увидев меня с Гленниз на руках, счел само собой разумеющимся, что это моя дочь, хотя нетрудно было сообразить, что не может быть ребенка младенческого возраста от мужа, погибшего более двух лет назад. Когда же принесла ему завтрак, обращался со мной так, что любой человек мог бы подумать – это и есть муж, которого предали. Считаю, что кто-то просветил его, потому что к обеду он снова стал милым и вежливым, но опять задавал чертовски дерзкие вопросы.