– Здесь генерал, – прошептала она мужу, который видел только ее.
Чарли посмотрел туда, куда она показывала, и встретился взглядом с главнокомандующим, с которым познакомился в тот зимний день, когда они с Торном прибыли в Морристаун. Генерал Вашингтон улыбнулся в ответ на его взгляд, вспомнив неуклюжего будущего солдата, робко отвечавшего на его вопросы в особняке Фордов.
Еще больше удивив всех, генерал Вашингтон с немногочисленной свитой неожиданно пришел в пивную таверны Арнольда, где Лайза устроила небольшое празднество с легкими закусками и музыкой для танцев.
Официально поздравив жениха и невесту, генерал Вашингтон подошел к Лайзе.
– Миссис Микэ, – сказал он после того, как она выпрямилась, сделав глубокий реверанс, – уделите несколько минут вашего времени, пожалуйста. Полковник Гамильтон договорился о комнате, где мы трое можем побеседовать наедине.
Весьма заинтригованная и лишь слегка обеспокоенная, Лайза вместе с генералом Вашингтоном и полковником Гамильтоном в сопровождении охраны оказалась в маленькой задней комнате с одним солдатом у окна и двумя у двери.
– Миссис Микэ, вы знаете, как глубоко я уважаю вас, да и вся наша армия, – начал главнокомандующий, – потому что понимаем, чем обязаны; и мы сомневаемся… Дорогая миссис Микэ, или мне называть вас леди Водсвортская? Лайза побледнела.
– Как давно… вы узнали? – запинаясь, спросила она.
– Когда вы были в Нью-Йорке по своим благотворительным делам, ваш муж, разыскивая вас, приезжал в Морристаун в сопровождении парня из Вирджинии, того, который сегодня женится.
– Чарли? – спросила Лайза недоверчиво.
– Они познакомились во время странствий и останавливались в гостиницах в течение нескольких недель, – объяснил полковник Гамильтон.
– Ваш муж выяснил, где вас можно найти, миледи, – продолжал генерал Вашингтон. – Просил разрешения, которое я не мог дать, подождать вас здесь, произведя на меня впечатление человека, который вряд ли легко откажется… и он действительно не отказался. Вот уже на протяжении нескольких месяцев веду переговоры с британцами, инициатором которых, уверяю, является он.
Генерал посмотрел на окно, давая себе время обрести обычное хладнокровие.
– Знаете вы или нет, но я приостановил обмен заключенными между британцами и нами, потому что в то время, как мы продолжали отправлять им здоровых мужчин, способных почти немедленно вернуться на поле боя, взамен получаем, – его голос почти сорвался, – людей, пробывших в заключении слишком долго, изнуренных болезнями и голодом, таких хилых и слабых, что для большинства из них мы только и можем сделать, что облегчить им смерть.
Лайза сложила руки и наклонила голову.
– Пожалуйста, генерал Вашингтон, – умоляющим голосом сказала она, – что вы пытаетесь объяснить мне?
– Мне предложили десять человек из тюрьмы на корабле «Джерси», которых захватили совсем недавно, с гарантией самого генерала Клинтона, что они здоровы и бодры; короче говоря, десять здоровых боевых мужчин, которых в противном случае… – Он беспомощно махнул рукой. – Никто лучше вас не знает, какая их ждет судьба, если их в скором времени не забрать с «Джерси».
В голове Лайзы насмешливым эхом прозвучал голос Торна: «Делай то, что считаешь нужным, Лайза… но помни, то же самое буду делать и я».
– Как я понимаю, ваше превосходительство, – сказала она с внезапно пересохшим горлом, – вы пытаетесь объяснить мне, что взамен тех десяти они требуют меня?
– Требуют Лайзу Холлоуэй, леди Водсвортскую, живущую в Грейс-Холле недалеко от Морристауна под именем миссис Микэ.
– У меня есть право выбора, ваше превосходительство?
– Не принуждаю и не агитирую вас. Даже не прошу – просто обрисовал ситуацию.
– И сделав это, – безжизненным голосом сказала Лайза, – вы не оставили мне выбора. – Она разняла руки, глубоко опустилась в кресло, закрыв ими на мгновение свое лицо, затем, горько улыбаясь, посмотрела на двух мужчин. – Боже мой, никто из американцев, кроме самих узников, лучше меня не знает, что такое «Джерси»! Для всех, кто там остается, это означает ужас и непременную смерть. Вы понимаете, что мои личные желания не имеют никакого значения, если на карту поставлена жизнь десяти человек.
Вдруг ее поразила неожиданная мысль, и она обратилась к полковнику Гамильтону:
– Был кто-нибудь еще упомянут в требовании британцев… или только я?
Полковник Гамильтон прокашлялся.
– Была упомянута малышка, которую вы привезли с собой из Нью-Йорка. Вам разрешено взять с собой ее и няню по вашему выбору, если пожелаете.
– О моем сыне речи не было?
– Ни слова, – с беспокойством подтвердил полковник Гамильтон, – но, конечно, ваш муж будет вне себя от радости, узнав о нем.
– Нет! – резко вскрикнула Лайза. – Не говорите ничего о сыне. Он останется в Грейс-Холле с моими друзьями.
Полковник Гамильтон выглядел озадаченным, а генерал Вашингтон медленно сказал:
– Пусть будет так, если это действительно ваше желание.
Лайза вздернула подбородок.
– Когда нужно отправляться?
– Все зависит только от вашего решения. Люди, ведущие переговоры, ждут нашего ответа.
– Тогда пусть это свершится скорее, – сказала Лайза, все еще высоко держа голову. – Те десять человек подвергаются адским пыткам даже в эту минуту, когда мы с вами разговариваем. Ваше превосходительство! Полковник Гамильтон! – она снова сделала глубокий реверанс. – Разрешите покинуть вас, джентльмены. Мне хочется, чтобы на свадьбе было весело. Прошу вас как можно быстрее прислать мне в Грейс-Холл сообщение, когда должна выехать в Нью-Йорк.
Хотя потом они много говорили об этом событии, в ту минуту только Феба заметила, что состояние Лайзы на приеме в таверне по случаю бракосочетания было не просто радостным, а лихорадочно-возбужденным.
Она танцевала каждый танец и пила фруктовый пунш с ромом в гораздо большем, чем обычно, количестве, почти не закусывая, поэтому довольно сильно опьянела, и к концу вечера речь ее стала бессвязной, а поведение несколько неконтролируемым.
Молодожены сняли в гостинице комнату, в которой могли провести первые три ночи, прежде чем жених вернется в свой полк, а невеста в госпиталь. Эли повез Фебу и Лайзу домой в Грейс-Холл, и Лайза казалась настолько погруженной в собственные мысли, что он почувствовал себя счастливым наедине с Фебой.
Они смеялись, обмениваясь веселыми шутками и остроумными замечаниями по поводу свадьбы. Затем Феба стала придумывать начала стихов и от удовольствия хлопала в ладоши, когда ему удавалось сносно закончить их.
– Попробуй справиться вот с этим, – спустя некоторое время предложила она, озорно сверкнув глазами.
Сосредоточившись на минуту, Эли щелкнул пальцами и закончил:
– И женился в Нью-Джерси на нецелованной мисси,[29] – с торжеством произнесла Феба, затем легкомысленно схватила руку Эли и прижала к себе.
– О, Эли, какой ты забавный! – воскликнула она, и в ту же секунду крамольная мысль пронеслась у нее в голове. Как совпадают их мысли! Как их умы подходят друг другу! А затем еще более предательская: если бы Дэниел мог хоть иногда быть таким!
Затем непрошеное воспоминание о единственном поцелуе Эли вернулось к ней. Если бы они были в любовных отношениях, было бы это так же прекрасно, как с Дэниелом?
Испугавшись и возмутившись возникшей в ее чувствах предательской путаницей, она резко отвернулась от Эли и спросила Лайзу:
– А ты что притихла, дорогая? Слишком много пунша, или свадьба навеяла на тебя печаль?
– Ни то и ни другое. – Чтобы доказать это, она немедленно включилась в разговор, но с такой неестественной и истеричной веселостью, что беспокойство за нее отвлекло Эли даже от Фебы.