– Я боялась, ты никогда не простишь меня.
– Мне стало понятно, что могу простить все, кроме твоего холода и желания расстаться со мной. Последовал твоему совету и съездил на «Джерси», и не смог выдержать более нескольких минут.
– Попробую полюбить Англию, правда, попробую, Торн, но в душе навсегда останусь американкой.
– А мне и хочется, чтобы ты ею осталась – это даст возможность взять самое лучшее из двух миров.
– Кажется, малышка плачет.
– Скорее всего, Джей-Джей. Лайза села.
– Скоро вернусь.
Торн быстро уложил ее снова.
– Никуда не пойдешь – с ними Клара. В эту ночь будешь моей – полностью моей и только моей.
ГЛАВА 61
Впоследствии Лайза говорила, что единственный взгляд на Бенедикта Арнольда лишил ее молока: оно стало пропадать сразу же после той встречи на вечере у генерала Клинтона, и для переезда в Англию нужно было срочно найти кормилицу.
Прямолинейная американка, жена лорда Водсвортского, вызвала замешательство в обществе, которое перечеркнуло службу ее мужа. Им был получен намек – к его большому удовольствию, – что командование больше не нуждается в его услугах и не будет возражать, если он ускорит отъезд.
Торн немедленно начал готовиться к нему, а Лайза с такой же поспешностью выбирать кормилицу для Гленниз. После встречи с тремя роженицами, предложенными местными акушерками, выбор пал на шотландку Джинни-Марию Маклафлин, которая после короткого замужества со старшим сержантом уже четыре месяца была вдовой, а теперь родила мертвого ребенка. Случилось это за день до Встречи с Лайзой.
Перевезли Джинни-Марию в дом на Боури-Лейн в армейском медицинском фургоне с мягкими матрацами и одеялами, вложенными Лайзой.
– Очень сочувствую вам, Джинни-Мария, – прошептала Лайза, в первый раз наклонившись над кроватью и подавая Гленниз в протянутые руки шотландской девушки. – Понимаю, вам сейчас очень трудно, вы все время будете думать о собственном ребенке.
– Нет, миледи, все не так, как вы предполагаете, – честно созналась Джинни-Мария, когда Гленниз ухватилась ртом за полную грудь. – Произвести ребенка на свет, когда его отца уже нет в живых… ничего хорошего не сулит. И я, имея несколько монет в кармане, боялась, что никогда уже не увижу Шотландию и двух детей, которых оставила у матери.
– У вас уже двое детей… вы же так молоды!
– Рано вышла замуж, мадам… в шестнадцать, а в семнадцать родилась Джейн, а Джеймс появился на свет всего год спустя. А в этот раз, кажется, заболела от страха. Мне понадобились бы годы работы, чтобы скопить денег на дорогу домой. А теперь другое дело: даже если стану не нужна этой малышке, окажусь близко к дому, да еще и с кошельком.
С легкой завистью посмотрев на Гленниз, полностью удовлетворенную новым источником питания, Лайза спустилась в маленькую комнату, служившую Торну кабинетом.
Он повернулся к ней с улыбкой и встал, держа перо в руке.
– Все нормально?
– Джинни-Мария страшно рада, что переберется с нами через океан. Не скажу, что она любит Англию, но она ближе к Шотландии, чем Америка. Представь себе, у этого ребенка уже своих двое детей. А Гленниз, – добавила она небрежно, не давая ему возможности ответить, – счастлива, как петух, попавший в курятник.
Он наклонился и взял ее лицо в свои руки.
– Не волнуйся, – успокоил муж. – К тому времени, как наша дочь подрастет настолько, что ей не нужна будет кормилица, она будет знать, где ей следует быть… и с кем.
Лайза покраснела оттого, что он прочитал ее мысли, а Торн, не отпуская ее, спросил:
– Будешь готова к отплытию в третью неделю февраля?
– Это же больше месяца! Тогда у меня еще уйма времени, – ответила Лайза, в этот раз не пытаясь вырваться от него. – К тому времени и Джинни-Мария поправится полностью и сможет помочь с обоими детьми. Я даже не распаковывала несколько сундуков. Месяц – это более чем достаточно, – повторила она, а затем спросила осторожно: – Мне все еще оставаться взаперти, или генерал Клинтон разрешит выходить на улицы Нью-Йорка?
– Вообще-то сэр Генри попросил меня выполнить еще одно поручение до того, как мы уедем, – небрежно сообщил он, и сердце Лайзы опустилось. – Из-за твоих связей сочли полезным мое участие в обмене узниками. На следующей неделе поеду на указанное место в округе Моррис.
– Округ Моррис! – воскликнула она с бьющимся сердцем. – Но это… Торн, это…
– Брать детей туда нельзя. Согласишься оставить их здесь с нянями, пока я отвезу тебя на несколько дней в Морристаун?
– О, Торн, конечно, да! Спасибо, милый.
Она бросилась к нему, ее волосы щекотали его шею.
– Никогда не слышал, чтобы ты так благодарила. Так насколько… – Она отодвинулась и, смеясь, посмотрела на него. – Так насколько велика твоя благодарность? – спросил он.
– Пойдем в спальню, и я покажу тебе, – пригласила она, а Торн сказал:
– Дай пять минут, закончу это последнее письмо для сэра Генри.
– Нет, – сказала Лайза. – Сию минуту.
– Именно сию?
Она прикусила кончик языка, затем сбросила туфли и провела ступней вверх и вниз по его ноге.
– Сэр Генри может подождать, а я нет.
Очарованный этим заявлением, он бросил ручку и последовал за ней в спальню. Письмо к сэру Генри ждало очень, очень долго.
На третьей неделе января Торн со своим эскортом, состоявшим наполовину из британцев, наполовину из американцев, оставил Лайзу в особняке Фордов.
– Если разрешат, заеду за тобой в Грейс-Холл, – сказал он на прощание. – В противном случае пришлю весточку, когда встретимся здесь. Лайза?
– Да, любимый?
– У меня в заложниках дети, – напомнил он полушутя.
– Если бы они и были со мной, – ответила она ласково, – я все равно бы вернулась к тебе, Торн: Англия не страшит меня, а разлуку с тобой не переживу.
Не обращая внимания на ухмылки присутствующих, он пылко поцеловал ее; Лайза вошла в особняк и попросила сопровождение для поездки домой.
Когда возбуждение, вызванное ее приездом в Грейс-Холл, немного улеглось, посыпался град вопросов. Наперебой рассказывали друг другу, как жили это время, и Лайза от души посмеялась над историей о том, как она «насолила» Бенедикту Арнольду.
Вечером Элиша тактично удалился сразу после ужина якобы проверить палаты, дав возможность женщинам и Эли остаться наедине.
– Все так скучают без Джей-Джея, – сказала Феба.
– И без тебя тоже, Лайза, – добавила Шошанна преданно.
Лайза посмотрела вокруг затуманенным взглядом.
– Я тоже так без вас скучала! – Затем, перехватив вопросительный взгляд Эли, ответила: – Да, Торн и я счастливы теперь. Имея такого мужа, даже примирилась с мыслью об Англии.
На следующий день она встала рано, надела на голову шапочку и повязала передник – миледи снова превратилась в медсестру мисс Лайзу.
Четыре дня спустя эскорт доставил Торна к дверям Грейс-Холла. Эли и дежурных солдат познакомили с правилами поведения: эскорт заберет лорда и леди Водсвортских через два дня, в течение которых его светлости не разрешается покидать дом или разговаривать с кем-нибудь за пределами дома под угрозой расстрела; ему также запрещается общаться с солдатами в доме под угрозой ареста за шпионскую деятельность.
Торн, смеясь, вошел в дом, а Лайза возмутилась этим набором инструкций.
– Может быть, им хотелось бы, чтобы тебя заперли в подвале? – спросила она резко.
– Если это удобный подвал, согласен, – ответил Торн, все еще смеясь. – За время пребывания в армии мне приходилось спать в местах и похуже.
Лайза потащила его за рукав в большую палату, где Феба застилала кровати, а Шошанна меняла белье.
– Это Торн, мой муж, – объявила она, и обе девушки, бросив свои дела, подбежали знакомиться с ним, протягивая ему руки, а он обнял каждую из них за плечи и звонко расцеловал.
Затем Феба и Шошанна продолжили работать, а Лайза повела Торна в кабинет Эли, надеясь, что два этих человека, так сильно и так по-разному ею любимых, понравятся друг другу, несмотря на большую пропасть, лежащую между ними.