- Вы? - догадался я.
Брови подтвердили.
- Но зачем? - прошептал я.
Горькие складки легли возле опущенных губ. Больной сделал усилие приподнять голову с подушки, но бессильно уронил ее.
Непостижимо как, но я понял князя Шаховского и просунул руку под подушку. Там хрустнул конверт.
Я достал конверт и вынул из него листок, написанный уже дрожавшей, неверной рукой тяжелобольного.
Это было письмо Елене Шаховской:
"...Княжна! Бесценная боярышня моя! Съ детства я направлялъ тебя на тернистый путь подвига, передавъ въ руки тъхъ, кому менъе всего нуженъ былъ твой подвигъ.."
Я старательно изучал в последний год русский язык и мог прочесть все, что было написано в этом письме, хотя меня и затрудняла непривычная для меня, по-видимому, старая орфография. Я посмотрел на князя. Он лежал с закрытыми глазами.
"...Ты должна была помочь намъ вернуть многострадальный русскiй народъ-Богоносецъ на прежнiй его путь, съ котораго онъ свернулъ въ безумiи революцiй. Я воспиталъ тебя, какъ русскую Жанну д'Аркъ, я послалъ тебя съ острейшимъ мечомъ современности - съ познанiями физика въ самую кузницу вражеской силы. Ты совершила тамъ невероятное...
Аленушка, родная моя! Всё неверно, всё! Я умираю, всё пересмотревъ, всё переосмысливъ. У насъ было слишкомъ мало силъ, чтобы сдълать Россiю прежней, мы вынуждены были полагаться на мощь страны, воплощавшей въ нашемъ представленiи прогрессъ... Я боялся, что ты и я на дълъ будемъ служить противъ нашего народа. Но въ жизни получилось еще хуже... Всъ мы оказались на службъ у гангстеровъ, которыхъ такъ почитаютъ въ странъ, где я воспиталъ тебя. Мы, оказывается, помогли имъ замахнуться на Солнце, поставить не только нашъ русскiй народъ, но и все народы Земли передъ ужасной катастрофой новаго ледниковаго перюда.
Увы, но въ этомъ заключена глубочайшая внутренняя логика. Мы дълали безумную ставку на ХОЛОДНУЮ ВОЙНУ, не понимая, что она могла привести только къ своему логическому концу - къ всеобщему холоду, къ новымъ ледникамъ на Землъ. Перiодъ холодной войны не менее губителенъ, чемъ ледниковый перiодъ.
Я слишкомъ поздно понялъ это, но я утъшаюсь, что вмъстъ со мной и даже раньше меня это поняли многие... И, можетъ быть, поняла уже ты сама.
Моя забота теперь въ томъ, чтобы передъ смертiю снять съ тебя клятву, которую потребовалъ съ тебя, клятву служенiя вздорнымъ идеямъ, служеiня, по существу, противъ великаго русскаго народа, которому я хотелъ бы отдать свое последнъе дыхаiне..."
Я посмотрел на старика.
Он был мертв.
Рука моя дрожала. Я почти с ужасом смотрел на конверт с именем Эллен. Что я должен сделать с ним? Что хотел от меня этот старый джентльмен, который под влиянием близкой смерти, потеряв рассудок (или обретя его?), пересмотрел все свои идеи?
Стоило ли ждать смерти для того, чтобы начать мыслить?
Должен ли мыслить помощник Верховного магистра "SOS"?
Я тихо вышел из комнаты.
Сиделка все поняла по моему лицу",
Глава третья
ЧЕРНАЯ МАГИЯ
"Я проснулась в холодном поту.
Не страшное пугает во сне, пугает правдоподобие ощущений, реальность всего того, что, словно наяву, происходит с тобой, когда беспомощность и сознание неотвратимости порождают ужас...
Я лежала на кровати с широко открытыми глазами и дрожала. Я только что видела дедушку. Я была около его постели, чувствовала запах лекарств, видела его изможденное лицо, но не могла расслышать ни единого слова... А он говорил с кем-то бесконечно знакомым, кто находился рядом и на кого я не смела оглянуться. У дедушки гневно хмурились брови, выразительно взлетали, утвердительно опускались... и вдруг застыли в скорбном вопросе. И я поняла, что его уже нет... и что он только что говорил обо мне.
Я проснулась, нисколько не сомневаясь, что это произошло на самом деле.
Марта заметила, что я встала. Она шпионит за мной даже по ночам. Я сказала, что уж лучше бы она последила за мальчиком.
Маленький Рой блаженно спал. А первое время он очень страдал животиком.
Мне нечем было дышать, я оделась и выбежала на улицу.
Город еще не просыпался. Горели редкие фонари. Работали снегоочистительные машины. Дугообразными лапами они загребали снег на транспортер, снежная струя сыпалась с его ленты в кузов грузовика.
Я шла, распахнув шубку, не ощущая холода, вдыхала обжигающий морозный воздух и старалась внушить себе, что это был лишь дурной сон. Ощущение сна исчезло, но не образ дедушки. Я уже готова была верить, что видела его не во сне... Я начала замерзать и вспомнила, как замерзали в России во времена Наполеона и Гитлера непрошеные гости. Генерал Мороз всегда был союзником русских. А теперь... Теперь, кажется, кто-то рассчитывает, что русские не выдержат мороза.
Я, во всяком случае, не могла его выдержать, хотя и была русской по рождению, по своим предкам, по великой цели, которой хотел посвятить меня дедушка и которую словно заслонило теперь от меня тускнеющее Солнце...
Я так замерзла, что как безумная побежала домой. Да и пора было кормить малыша.
Марта, гневно гремя посудой, подогревала в горячей воде бутылочки с молоком, чтобы кормить Роя без меня. Наряду с этой показной заботой она не упускала возможности отравить мне минуты кормления. Она все время требовала, чтобы я вернулась работать к Бурову. Ей, конечно, снова были нужны сведения о том, что делается в его лаборатории.
Я все еще никак не могла согреться.
Марта остановилась, пытливо смотря на меня. Что-то хищное было в ее костлявой фигуре, чуть сгорбленной сейчас, как у Бабы Яги.
- Я видела дурной сон, - сказала я.
- Сейчас же расскажите, - потребовала она.
- Может быть, у вас найдется толкователь снов? - усмехнулась я.
- Глупо говорить о суевериях, когда речь, может быть, идет... о внушении на расстоянии.
- Уж не думаете ли вы, что кто-нибудь навел на меня кошмар? - ядовито спросила я.
И все же мне пришлось уступить ей и рассказать все, что видела ночью.
Марта отнеслась к этому с излишней серьезностью. Она мерила мою комнату большими шагами и говорила по-английски:
- Слушайте, Эллен. Вы не понимаете значимости виденного, не можете связать воедино различные явления. Я проверю правильность вашего видения.