Поднялся я к себе на этаж, вынул ключи, прислушался. Тихо. Тут у Доры дверь начала открываться. Я быстро ключ в замок, прошмыгнул в переднюю и тихо дверь прикрыл. И чувствую — в квартире никого. Не раздеваясь, прошел в кухню. А там никаких следов, что кто-то был и что-то ел. Вот только возле мойки стоят три чашки. Не две, а три. Мамина, моя, и еще та, что тетя Галя-французская подарила.
И сразу же мобильник в рюкзаке зазвонил. Вот почему от мамы звонков не было!
«Я с Лешей никогда не поссорюсь»
— Наконец! — сказала мама и прямо в трубку вздохнула с облегчением. — Ты где? Почему не отвечал?
— Я дома, — сказал раздражено. — а вот ты где? У тебя же выходной!
— Серафима заболела, приду после семи.
— А что за мужик у нас дома был? Он кто?!
— Алексей…Алексей Николаевич. Школьный друг.
И с досадой какой-то: «Мужик! Тоже нашел определение! Ладно, поговорим, когда вернусь».
Я разделся и обошел всю квартиру. Чужих вещей не было. Я вздохнул с облегчением: как пришел, так и ушел! А радоваться, между тем, было рано. Мужик этот, «школьный друг», заявился к нам почти сразу после прихода мамы. Ввалился, держа в руках огромные пакеты, и сразу же мне их протянул:
— Давай, Никита, неси на кухню.
А маме:
— Арин, я еще в одно место забежать должен, вернусь часа через два. Не поздно? Может, ключи дашь?
— Дам, но ты не волнуйся, мы в это время еще не спим, — и отдала ему МОИ ключи!
Мама стала разбирать пакеты, а там чего только ни было: от картошки до товаров всего гастрономического отдела.
— Мам, он что, ночевать у нас будет? — спросил я, хотя ответ был понятен.
— Ну да, пока в командировке. Поставим кресло-кровать у тебя в комнате. Мы же с тобой там неплохо размещались при бабушке Мане.
— Вообще-то, я это плохо помню, и, все-таки, одно — это мы с тобой, а другое — я с чужим человеком.
— Алешка не чужой! Мы с ним десять лет на одной парте просидели.
— ТЫ — просидела, а не Я!
— Кит, ну что ты дикий какой-то. А если бы к тебе Родька приехал, он что был бы твоему сыну чужой?!
— Ну, знаешь, к тому времени, когда у меня будет сын, мы с Шишкаревым тысячу раз поссоримся, и я видеть его не захочу!
Мама вздохнула, обняла меня за плечи и стала целовать куда-то за ухом. Терпеть этого не могу! И я стал выкручиваться: «Мам, не надо!». А она обиделась и сказала:
— Я с Лешей никогда не поссорюсь. Придется тебе, Кит, не быть таким эгоистом и немного потерпеть.
В этот день «школьный друг» пришел, как обещал, в половине десятого. Я из своей комнаты не вышел, а они с мамой устроились на кухне, пили чай и разговаривали. В половине одиннадцатого мама заглянула ко мне и задала дурацкий вопрос, которого я не слышал со второго класса:
— Кит, ты уроки сделал?
Я оторвался от монитора и хотел ответить соответствующим образом, но за ее спиной стоял этот… Алексей Николаевич, и я промолчал. Она поняла мое молчание правильно и сказала примирительно:
— Ладно-ладно, но ты ложись, уже поздно.
И они опять пошли на кухню. По дороге…этот… сказал:
— Он что, как я?
— Ничего подобного, — почему-то возмутилась мама. А он ответил:
— Значит, тебе повезло.
Кресло в моей комнате уже стояло. Я лег в постель и стал думать, ждать мне, пока этот школьный товарищ будет укладываться спать или нет. В закрытом пространстве с чужими людьми я спал только в поездах. Если в купе попадались мужики или тетки, которые храпели, — это было ужасно. И я всегда старался поскорее заснуть, пока они меня не опередили. С другой стороны, как-то неприятно было знать, что кто-то чужой будет видеть тебя спящим. Раньше я не думал, как выгляжу во сне. Может, у меня рот раскрыт или еще что-нибудь со мной происходит. А теперь забеспокоился. Решил, что буду читать и ждать. Взял с собой «Хоббита», но, на всякий случай, повернулся лицом к стенке.
«Ты представить не можешь, как я ему рада»
Когда я проснулся, было четверть восьмого, и я вспомнил, что забыл настроить будильник. Кресло стояло, как вчера, а на нем стопкой лежало чистое бельё. Похоже, никто его не раскладывал. Не одеваясь, я на цыпочках пробежал на кухню. Мама сидела за столом у окна и маленькими глотками пила кофе. На плечах — белый вязаный платок бабушки Мани. Из окна ужасно дуло. Деревянные рамы во всем доме были с такими щелями, что как ни заклеивали и ни затыкали их ватой или поролоном, задувало так, что огонь на газовой плите исполнял пляску святого Витта. Но никто, кроме Симона Александровича, так и не вставил у себя в квартирах пластиковые окна. Все десять лет моей сознательной жизни жильцы нашего подъезда сидели на чемоданах и готовились к расселению.