Девушка поймала себя на мысли, что ей глубоко плевать, убьют Максима или нет.
— И кто же тебя подставил? — поинтересовалась она чисто из вежливости.
Макс подошел ближе и прищурился:
— Это что сейчас такое было? Мне показалось, или у тебя прорезался сарказм? Ты хоть понимаешь, тупая ты дура, что проблемы не только у меня? Они — у всех нас. В том числе, и у ребенка.
В тот момент Кате стало по-настоящему страшно. Внутри нее все защемило и заклокотало.
— Максим…
— Да задолбала ты уже, на хрен! Максим, Максим! У тебя в мозгу что-то заклинило?
— Нет, — глухо произнесла она, чувствуя, как намокает халат. — У меня отошли воды.
Глава 27
По дороге на скорой в перинатальный центр Катя пообещала себе и сыну, что после родов сделает все, чтобы окончательно уйти от Максима.
«Сыночек, прости меня, — плакала она. — Прости, что не ушла от него раньше и подвергла тебя такому риску. Ты только родись здоровым, я дальше мама все сделает. Мама все исправит. Обещаю тебе, мой родной!»
Несмотря на множественные осложнения, роды прошли на удивление легко. Правда, только для самой Кати. А вот ребенка сразу же увезли в реанимационное отделение. Она даже толком не поняла, что случилось, и жив ли ее сын вообще.
— Мамочка, не паникуем раньше времени, — сказала словоохотливая медсестра. — Ребеночек родился недоношенным, при родах наблюдалась гипоксия, но у нас шесть с половиной баллов по шкале Апгар, так что все должно быть хорошо!
— Пустите меня к нему, это я во всем виновата, это из-за меня он родился раньше срока, — рыдала Катя. — Я должна хотя бы увидеть, как он там…
— Он в надежных руках специалистов. Они там знают, что делают. Вы сейчас все равно ничем не поможете, только отвлекать их будете зазря. Да и вставать вам сейчас никак нельзя. Как встанете, так и ляжете сразу. Оно вам надо?
Через полчаса Катю перевезли в палату, и вскоре туда ворвался Максим. Именно ворвался, иначе не скажешь.
— Почему мой сын в реанимации??
Несмотря на слабость во всем теле и жуткий страх за жизнь малыша, ядом растекающийся по всему телу, Катя чувствовала себя гораздо увереннее, чем раньше. Как будто ту слабую и безвольную куклу, которая раньше жила у нее в сознании, наконец вынули и заменили на на что-то совсем иное.
Макс ждал ответа, а ждать он ох как не любил. Его глаза плавно наливались кровью. Перед собой он видел прежнюю Катю, которую был готов стереть в порошок за то, что она не в состоянии даже нормально родить ребенка. «Всем бабам это дано от природы, но эта сука и здесь облажалась!»
— Ты оглохла, Кать?? Я спросил, почему-мой-сын-в-реанимации. Почему он там? Ты не слушала, что тебе говорит акушерка, или в чем твоя проблема?
Катя приподнялась на локтях и тихо, но твердо произнесла:
— Пошел вон.
— Что?? Что ты сказала??
— Я сказала: пошел вон, — сверкнула глазами Катя. — Преждевременные роды начались из-за тебя. И, если с моим сыном не дай бог что-то случится, клянусь, я тебя убью. Убью.
— О-хо-хо, — Макс расхохотался. — Узнаю свою Кэт. Грозная мамаша в деле! — Он затих, а потом куда более присмиревшим тоном добавил: — Ладно, детка, восстанавливайся тут пока, а мне нужно срочно ехать — рабочие дела. И да, зря я тебя напугал этими разговорами о том, что нас грохнут. Мне просто хотелось тебя проучить, и я не придумал ничего лучше… Я не думал, что ты примешь все за чистую монету — двадцать первый век на дворе, девяностые давно прошли. Сейчас никто не беспределит, все занимаются честным, легальным бизнесом — никакого криминала. Но ты повелась, глупенькая… В общем, каюсь, виноват. Такого больше не повторится. Обещаю, Кэт. Теперь в моей жизни будут два самых главных человека — ты и Макс младший. Я все для вас сделаю.
Когда за ним закрывалась дверь, Кате очень хотелось запульнуть туда чем-нибудь тяжелым, но под рукой ничего не оказалось.
Ближе к вечеру ей разрешили навестить сына. Кузьма лежал в кувезе, весь утыканный трубками и капельницами. Аккуратно прислонив ладони к поверхности бокса, Катя опустила голову и принялась тихо плакать.
— Чего рыдаем, мамаша? — поинтересовалась крепкая рослая женщина с бейджем старшего врача. — Здесь тяжелых деток нет, выходим вашего сыночка. Все могло быть гораздо хуже, — она кивнула головой в сторону отделения интенсивной терапии, куда не пускали никого, кроме врачей, — понимаете? Радоваться надо, а не горевать.