- Почему Совесть ругала ее? - протянула Петитгрейн. - Потому, что была хорошо воспитана. Совесть была воспитана примерной.
Вот почему Совесть таскала Ту, Что-Была-Ветром за волосы и приказывала заплестись аккуратнее. Потому что Та, Что-Была-Ветром не должна была быть такой. Только она улетала в трубу все равно. Полеты для нее были как воздух.
Однажды полет Той, Что-Была-Ветром затянулся. Она увидела прекрасный ручей на лугу, а ручей впадал в реку посреди пронизанного солнечным светом зеленого леса, а река несла складки своего блестящего платья в море, огромное и спокойное под взглядом заката... Та, Что-Была-Ветром улеглась на облаке над морем и покачивалась, подперев подбородок руками, а ноги задрав к небу и дрыгая ими. Она любила вот такую свободу и капли вечности. Когда можно не думать о грязной печной трубе, сквозь которую надо успеть проскочить ко времени чая, да еще и заплести косы, умыться, вычистить туфли и надеть идеально выглаженное платье, повоевать с Совестью, а потом, как ни в чем ни бывало, вести светские беседы... Нет, Та, Что-Была-Ветром, нашла море, а море вечно. Она закрыла глаза и задремала. И моряки под всеми парусами шли к Линии Неба и радовались, что штиль наконец закончился. Пели шанти во все горло. Той, Что-Была-Ветром, было хорошо, как никогда.
Пришло время, облако растаяло и Та, Что-Была-Ветром проснулась от того, что низвергается смерчем вниз. Она выкрутилась, взлетела к звездам и поняла: она опоздала! Быстрее птицы, сдувая шляпы с поздних прохожих в городках и вздымая занавески на открытых окнах деревенских домиков, она спешила домой на время чая.
Петитгрейн сделала паузу и обвела взглядом своих слушателей. Ветивер потерял травинку и превратился в слух. Апельсин Весельчак застыл, как в игре "Море волнуется раз", в позе осьминога, а Звездный Капитан не заметил, как отклонился от курса на Полярную Звезду.
- И что дальше?.. - спросил первым кок.
Петитгрейн вздохнула.
- Грязной печной трубы не было на месте.
- Как? - удивился Апельсин.
- В доме сделали ремонт и избавились от камина... Та, Что-Была-Ветром, пыталась влететь в окно, в дверь, но все было заперто. Ей больше некуда было вернуться...
"Смотри, как воет ветер", - сказала ее мама младшей сестренке.
"Я боюсь!" - воскликнула та и заплакала.
"Мы закроем ставни", - пообещала мама. - "Твоя сестра так и не вернулась... Я переживаю".
"Ее ведь не съел ветер?", - спросила сестренка.
Что ответила мама, Та, Что-Была-Ветром не услышала. Потому что папа закрыл ставни перед ее носом. И она осталась в ночи мира совсем одна. Ветром. Больше ей было некуда возвращаться. И она сама была в этом виновата".
- Как думаете, что случилось у Ринки? - спросила Маша, морщась над очередным рядом будущего красного шарфа и вскидывая спицы решительно.
- Почему что-то должно было случиться? - спросил Гошка, отпивая чай из своей маленькой чашечки для чайных церемоний. Плошка это для Маркиза, а не чашка, как по мне, но ему виднее. Все мы свободны и смелы жить, как решим. А еще он всегда оттопыривает мизинец, и это уж вовсе смехотворно. Но Машку умиляет. До сих пор. Даже с его нытьем.
- Сказка довольно грустная, - кивнула Машка на телефон в моих руках. В этот вечер была моя очередь читать Цитрусовые сказки вслух, что я и сделал добросовестно.
- По-моему, - вставил я, - это как в жизни. Когда переезжаешь из дома, чувствуешь то же самое.
- Может, она переехала? - подхватила Машка совсем не ту мысль. Для нее эта девочка Ринка - настоящая.
- Какой-нибудь пятидесятилетний дядька с пузом сидит на куличиках (знаешь,у кого) и печатает эти сказочки, и Ринка и Генка -- плод его воображения, - терпеливо разъяснил я.
- Тут можно поспорить, - встрял Гошка. - Может, они, вообще, не реальнее нас.
Эти слова меня ввели в ступор. Гошка вообще, мастак вязать мертвую петлю вокруг чужих мыслей.
- Всегда можно написать администратору паблика и узнать, - предложила практичный выход Машка.
- Это так важно? - пожал я плечами. Холодало, приближался октябрь. Мы сидели с пледами на плечах и я просматривал страницы барахолок, чтоб купить маленькую жаровню на нашу крышу.
- Просто надо чем-то заполнить вечер, - усмехнулся Гоша мне красноречиво.
- Что? - обиделась Машка. - Думаете, я ерунду говорю?
- В этом твое очарование, - перекинул Гоша ноги через подлокотник, упираясь в мое плечо головой. Я сдвинул его, чтоб не мешал в экран смотреть.
- Тут самое место для ерунды, - возразила наша крышная дама, угрожающе взмахивая красным шарфом. - Мне каждый день приходится быть такой до невозможности серьезной, что хоть здесь я хочу быть собой.
- Мы тут все -- сами себя, - съязвил Гошка.