— Спасибо за рекламу, друг, — фыркает его приятель, — лучше расскажи сеньорите, сколь долгой и сладкой будет её агония в моей постели.
Я только сильнее ежусь, склоняя голову так, чтобы волосы поглубже прикрыли лицо. Если… Если он узнает — я со стыда сгорю. А если это еще и разойдется по соседям — ох!
Нет, вряд ли они меня вспомнят.
Эрик Лусито, он же — просто Змей, тот самый хам, что меня схватил и не отпускает — успешный итальянский танцор, известен по всей Европе, роковой красавчик.
Эмиль — вот этот вот светловолосый медведь, родился в Швеции, его семья там владеет сетью фитнес-центров. Тоже танцор, но завязал три года назад, сосредоточился на рестлинге, как сам говорил, «танцевал только для своей бабушки». При его развороте плеч можно позволить себе быть сентиментальным, посмеяться над этим осмелится только человек, у которого давно не было сотрясения мозга и он очень соскучился по этому состоянию.
С ними все понятно. Два молодых самца, от которых даже сейчас веет сексом так, что в этой маленькой кабинке лифта слишком жарко только от моих мыслей. В их постели за месяц бывает столько женщин, сколько у меня — рабочих часов в неделю. Будут они запоминать ту, с которой ни один из них так и не переспал!
Вспомнят они меня, как же.
Тем более — сейчас у меня родной цвет волос, от рыжины, такой любимой мной в безбашенные, наполненные латиноамериканскими танцами девятнадцать, я избавилась, сценического макияжа нет, а он очень сильно накладывал отпечаток на восприятие моего лица. Меня вне сцены не узнавали даже те, кто следил за моей танцевальной карьерой.
Я сейчас мышь. Серая. Блеклая. И все-таки мне страшно что узнают. Настолько, что путь между этажами занимающий секунды две кажется мне вечностью.
Когда двери лифта наконец все-таки разъезжаются и я пулей вылетаю наружу. На Алинкин этаж.
— Настена, ты будто привидение увидела, — замечает Алинка, встречающая меня в своей прихожей.
Нет. Не привидение. Но совершенно неожиданно получила напоминание о том вечере, который мне вспоминать очень стыдно!
— Ну, давай, рассказывай, — Алинка смотрит на меня, как будто боится мне сказать, что у меня нож из спины торчит. Хотя об этом я знаю. — Что у тебя такое случилось? Почему ты сбежала из дома? Назаров, что, все-таки съехал с катушек окончательно и поднял на тебя руку?
Это, конечно, симптомчик — то что она первым делом спрашивает об этом. Только сейчас вот эта мысль в мою голову не помещается.
— Нет, — земля под моими ногами вздрагивает. И по Алинкиной двери я все-таки сползаю, давясь слезами. — Он мне... Изменяе-е-ет…
2. Настя. Разбитая вдребезги
Вой рвется из груди снова и снова, пытаясь разодрать меня на части. Мне хочется думать, что люди так не воют. Волчицы — да. Голодная, одинокая волчица…
Так я хотя бы могу себя утешить, потому что в зеркало мне сейчас смотреть страшно. Я отражусь в нем красная, с всклокоченными, сбитыми в колтун волосами, которые я пыталась выдергать. Так. Кому они сейчас нужны, волосы эти? Женская краса, мать её! Остригу нахрен.Теперь-то не перед кем трепетать и уважать его мнение.
Боже, но больно-то как, почему-у-у-у!!!
И почему Назаров такая неверная мразь?
— Настен, — Алинка барабанит, — я принесла тебе платки и виски.
В этом вся она — сопли можно утереть, но запить их гораздо лучше. Обеззаразить сердечные раны, так сказать.
Сколько над этим издевался Дэн? Каждый раз жирно подчеркивая, что уж, мол, на такую-то дурную девку, да еще и с проблемами с алкоголем, точно никто не западет.
Дверь ванной комнаты я открываю рывком, пытаясь сделать вид, что нет, это не я тут выла как гребаная баньши, и не я даже убежала от Алинки, не в силах признаться ей, в чем дело.
— Ну, что, Назаров все-таки спалился со своим кобелизмом? — сухо интересуется подружка, когда я залпом сначала заглатываю свой виски из стакана, а уж потом зарываюсь лицом в полотенце.
А вот это удар под дых.
— Ты… Ты знала? — тихонько икаю я, высовывая нос из носового платка. — Знала и не сказала?
Да, мы не общались последние полгода, но все-таки, мы же не вдрызг разругались тогда… И если она видела его с кем-нибудь… С этой его Людочкой, например…
Неужели она разозлилась на меня настолько, что умалчивала такое?
— Нет, но до меня доходили слухи. — Алинка разочарованно морщит нос. — Я приглядывалась, но компрометирующего ничего не заметила. Настен, знай я точно, ты бы не смотрела ему в рот столько времени. И не позволяла закапывать себя в могилу.