– Посмотри, как он борется, – сказал Доусон.
– Сомневаюсь, что уж очень хорошо, – сказал Орсон. – Его даже не приняли в команду первокурсников. Мы еще не слышали, как он играет на пианино, наверняка кошмар!
– Ты, кажется, упускаешь главное, – сказал Керн, жмурясь, – сущность Хаба.
– Я отлично знаю, что он собой представляет, – сказал Орсон, – а сущность его – в притворстве. Все это его вегетарианство и любовь к голодающим индусам… на самом деле он холодный, расчетливый сукин сын, самый бессердечный тип, другого такого еще поискать!
– Вряд ли Орсон так думает. А ты как считаешь? – спросил Керн Доусона.
– Нет, – ответил Доусон, и его щенячья улыбка развеяла сумрак с его лица. – Орсон-Пастырь так не думает.
Керн прищурился:
– Орсон-Пастырь или Орсон-Пластырь?
– Я думаю, дело в Хабе, – сказал Доусон, – в Хабе есть изюминка.
– Или – оскоминка, – добавил Керн, и они расхохотались.
Орсон понял, что его приносят в жертву шаткому перемирию, которое поддерживали двое соседей между собой, и ушел, на вид разобиженный, но втайне польщенный тем, что его наконец наградили хоть каким-то прозвищем – Орсон-Пастырь.
Спустя несколько дней они вчетвером, обитатели двух соседних комнат, плюс Фитч пошли послушать Карла Сэндберга[9] в новой аудитории. Чтобы не сидеть рядом с Хабом, который хотел решительно усадить их в один ряд, Орсон задержался и сел как можно дальше от девушки, прямо за которой сидел Хаб. Орсон сразу заметил ее. У нее была пышная копна медно-рыжих волос, распущенных по спинке сиденья. Их цвет и обилие напомнили ему сразу о лошадях, земле, солнце, пшенице и доме. С того места, где сидел Орсон, она была видна почти в профиль. Лицо у нее было маленькое, с расплывчатой скулой и крупным бледным ухом. Он ощутил страстное влечение к бледности ее профиля. Она казалась подвешенной в толпе и плывущей к нему, как островок белизны. Она отвернулась. Хаб подался вперед и что-то проговорил ей в другое ухо. Фитч услышал его слова и весело передал их Доусону, который прошептал Керну и Орсону:
– Хаб сказал ей: «У вас прекрасные волосы».
Во время выступления Хаб то и дело склонялся к ее уху и добавлял что-то еще, каждый раз вызывая приступы сдавленного смеха у Фитча, Доусона и Керна. А Сэндберг, с белой челкой, сверкающей и прямой, как кукольный парик из искусственного волокна, вещал с кафедры нараспев, под бренчание гитары. Потом Хаб вышел с девушкой из аудитории. Издалека Орсон видел, как она поворачивалась и ее белоснежное лицо морщилось от смеха. Хаб вернулся к друзьям; в темноте его самодовольная ямочка в уголке рта разрослась до складки.
Не на следующий день и не через неделю, а спустя месяц Хаб приволок в комнату ворох рыжих волос. Орсон обнаружил их на своей собственной кровати, распростертыми, словно некие просвечивающие останки, на разостланной газете.
– Хаб, это еще что за чертовщина?
Хаб на полу возился с прялкой.
– Волосы.
– Человеческие?
– Конечно.
– Чьи?
– Одной девушки.
– Что случилось? – вопрос прозвучал странно. Орсон хотел спросить: «Какой девушки?»
Хаб ответил, будто об этом его и спросили:
– Девушки, которую я встретил на выступлении Сэндберга. Ты ее не знаешь.
– Так это ее волосы?
– Да. Я их у нее попросил. Она сказала, что все равно собирается весной состричь их напрочь.
Орсон, ошеломленный, стоял над кроватью; ему отчаянно хотелось зарыться лицом в эти волосы, запустить в них руки.
– Ты с ней встречаешься? – Он презирал эти женоподобные нотки в своем голосе; они появлялись у него только из-за Хаба.
– Иногда. Мой распорядок дня почти не оставляет мне времени для общения, но мой куратор советует мне хоть иногда расслабляться.
– Ты водишь ее в кино?
– Бывает. За свой билет платит она, разумеется.
– Разумеется!
Хаб уловил его интонацию:
– Пожалуйста, не забывай, что я здесь живу исключительно на свои сбережения. Я отказался от финансовой поддержки отца.
– Хаб, – уже само его односложное имя казалось ему олицетворением неприязни, – что ты собираешься делать с ее волосами?
– Спряду из них веревку.
– Веревку?
– Да. Это будет очень трудно. Волосы ужасно тонкие.
– И что ты собираешься делать с этой веревкой?
– Завяжу ее в узел.
– Узел?
– Так это, кажется, называется. Заплету, чтобы не развязался, верну ей, и у нее волосы останутся такими, какими были в девятнадцать лет.
– Как тебе удалось подбить на это бедную девочку?
– Я ее не подбивал. Я просто предложил, и она сочла это замечательной идеей. Ей-богу, Орсон, я не понимаю, чем это оскорбляет твои буржуазные предрассудки? Женщины все время стригут волосы.
9