Координатором акции истребления евреев в Едвабне 10 июля 1941 года был тогдашний бургомистр города, Мариан Кароляк. Его фамилия, откровенно говоря, появляется в каждом показании. Кароляк отдает распоряжения и практически все время лично участвует в погроме. Он, несомненно, злой дух едвабненской драмы. Кроме него, в главных ролях выступает несколько других лиц, идентифицированных свидетелями как служащие городской администрации. Как сказал дорожный мастер Мечислав Гервад: «Весь магистрат […] принимал участие в этом убийстве евреев»[55].
Где зародилась идея этого начинания — исходила ли она от немцев (как можно судить по фразе «такой приказ отдали немцы» в сообщении Васерштайна), или это была инициатива снизу городских властей Едвабне, — установить невозможно. Впрочем, вряд ли это имеет большое значение, так как обе стороны легко пришли к взаимопониманию. «Я по совету своего брата Лауданьского Зыгмунта пошел служить в жандармерию г. Едвабне, — пишет девятнадцатилетний юноша Ежи Лауданьский, один из самых молодых и в то же время самых жестоких участников тех событий. — В 1941-м приехали на такси четыре или пять гестаповцев и начали в магистрате разговаривать, но о чем они там разговаривали, этого я не знаю. Спустя какое-то время Кароляк Мариан сказал нам, полякам, чтобы мы созвали польских граждан к городской администрации, а после того, как польское население собралось, приказал нам идти сгонять евреев на рынок, призывая их на работы, что мы и сделали, я тоже принимал в этом участие»[56].
Из многих источников мы узнаем о визите группы гестаповцев в Едвабне, но в дате визита расхождение — трудно установить, был ли он в день погрома или раньше. «Перед началом этого массового убийства, — пишет Кароль Бардонь, — я видел перед магистратом в Едвабне нескольких гестаповцев, только не помню, было ли это в день массового убийства или накануне»[57]. О том, что городская администрация подписала «договор с гестапо» относительно сожжения евреев, упоминает в показаниях свидетель Хенрик Крыстовчук, хотя он повторяет то, что слышал «от людей»[58]. Но в данном случае мы не можем рассчитывать на большее, чем сведения из вторых рук, поскольку из членов совета города только Собута оставил показания, которые — как я уже писал — представляются малоправдоподобными. Впрочем, то, что мы не знаем точного предмета договора, не имеет большого значения. Какая-то договоренность между немцами и непосредственными организаторами едвабненского убийства, то есть городскими властями, должна была существовать. Вероятнее всего, как мы вскоре узнаем из замечания, брошенного рассерженным комендантом жандармского поста, она состояла в том, что немцы предоставили полякам полную свободу действий на восемь часов, чтобы те делали с евреями, что захотят[59]. В то же время существует принципиальный вопрос, на который мы хотели бы дать как можно более верный ответ, вопрос, касающийся роли немцев в этом массовом убийстве. Мы хотели бы знать, сколько их было в городке и что они делали?
В Едвабне существовал постоянный пост немецкой жандармерии из одиннадцати человек[60]. Мы можем также прийти к выводу — по многим источникам, — что кроме наличного состава поста в тот день (а возможно, накануне?) в город приехала «на такси» группа немцев, впрочем небольшая, в несколько человек. В одном сообщении, о котором вскоре пойдет речь, названа цифра «60 гестаповцев» и «много жандармов», которые будто бы были в то время в Едвабне.
В соответствии с показаниями Юзефа Жилюка, «это было так: я косил сено, и ко мне на луг пришел бургомистр г. Едвабне Кароляк и сказал, чтобы я шел сгонять всех евреев на рынок. И мы оба с ним пошли»[61]. В показаниях из дела Рамотовского, когда заходит речь о том, как получилось, что очередной подозреваемый караулил или сгонял евреев на рынок или в овин, появляются жандармы, а чаще «жандарм» в единственном числе. В достаточно типичном показании Чеслава Липиньского, например, говорится, что к нему пришли Юрек Лауданьский, Эугениуш Калиновский «и один немец» и он вместе с ними пошел сгонять евреев на рынок[62]; за Феликсом Тарнацким пришли Кароляк и Василевский «вместе с гестаповцем и выпроводили [его] на рынок, чтобы он там сторожил евреев»[63]. Мичура, который в тот день выполнял какие-то столярные работы на посту жандармерии, в какой-то момент получил приказ от жандарма, «чтобы шел на рынок и караулил евреев», и это, скорее, исключительный случай, когда жандарм выступает в роли преследователя один, а не как лицо, сопровождающее кого-то из польских сотрудников магистрата[64].
58
«Сливецкий Эугениуш был в то время заместителем бургомистра и вместе с бургомистром подписал договор с гестапо, чтобы сжечь евреев, и именно он этот договор подписал… О том, что договор был подписан бургомистром и вице-бургомистром, я только слышал от людей» (GK, SWB 145/213). Мне хотелось бы еще в этом случае обратить внимание, что обстоятельства, связанные с событиями 10 июля 1941 года, были в Едвабне темой частых разговоров. В результате сведения об этих событиях у жителей города касаются не только фактов, непосредственными свидетелями которых они были. В показаниях часто повторяется формула «слышал от людей». «Вышеупомянутое убийство евреев в овине Шлешиньского жители города очень широко обсуждали и рассказывали, кто особо отличился в этом убийстве», — пишет, например, Хенрик Крыстовчук (GK, SWB 145/235). До сих пор можно без малейшего труда втянуть в разговор об этих событиях любого случайного посетителя бара в Едвабне. Как же случилось, что настолько распространенные сведения не нашли отражения в работах ученых, исследующих новейшую историю Польши?
59
Мы можем только раздумывать, полностью ли соответствует правде одна подробность о ходе этой сделки, приводимая в сообщениях Васерштайна и Грондовского с чужих слов, — а именно действительно ли на предложение немцев оставить в живых по крайней мере еврейских профессионалов-ремесленников Бронислав Шлешиньский (в овине которого большинство едвабненских евреев будет сожжено во второй половине дня 10 июля) запротестовал, говоря, что этого не нужно, поскольку среди поляков достаточно профессионалов. Виктор Нелавицкий, который убежал, прежде чем его вместе с толпой других евреев затолкнули в овин, впоследствии слышал такую версию: немцы уже рядом с овином предлагали пощадить какую-то небольшую часть евреев, так как нуждались в рабочей силе, на что им кто-то из руководивших акцией поляков заявил, что они поставят на работы сколько нужно своих.
60
Эту цифру называет Бардонь, который работал в жандармерии. Так же оценивал численность поста Нелавицкий. (GK, SOŁ 123/505; беседа с Нелавицким, февраль 2000 года.)