Эбби улыбнулась, перекатилась на меня и поцеловала в шею. Ее волосы щекотали мне лицо и пахли чем-то ванильно-вишневым. От нее всегда приятно пахло, даже когда она совершала один из своих безумных забегов на миллион миль.
— Ты не старик, Нэйт, — прошептала она.
Я обхватил ее рукой, просунул другую руку под футболку, провел пальцами вверх и вниз по мягкой коже ее спины.
— А как насчет подростка? — спросил я, покусывая ее шею.
Она подняла голову и посмотрела на меня, приподняв одну бровь, на ее губах играла лукавая улыбка.
— Посмотрим...
Пока она путешествовала губами по моей груди, я стряхнул бумаги с кровати, позволив им упасть на пол в кучу. Просмотр превосходных навыков программирования мистера Рава Рамджуга мог подождать. Честно говоря, прошло уже много времени с тех пор, как мы с Эбби в последний раз занимались любовью. Люди говорят, что это нормально, когда после рождения ребенка сексуальная жизнь пары на некоторое время сходит на нет. Но никто не уточняет, что это исчезновение повторяется, как только ребенок вступает в подростковый возраст. Потому что она: а) не ложится спать в семь и спит как убитая до рассвета и б) имеет слух лучше, чем у восковой моли.
Я застонал, когда Эбби поцеловала мой живот. Несмотря на то, что дом был в нашем распоряжении и впереди целая ночь, мы закончили бешеным быстрым сексом, после которого Эбби рухнула мне на грудь, и мы оба тяжело дышали.
— Думаю, нам обоим это требовалось, — сказала она, прежде чем соскользнуть с меня и встать. Мне так и не довелось пожаловаться на то, что моя жена после секса хочет нежностей. Через три минуты Эбби становилась такой же ласковой, как кубик Лего.
Я приподнялся на локте и смотрел, как она одевается. Я иногда так делал — наблюдал за Эбби — и в основном она об этом не подозревала. Когда она пекла, а я притворялся, что поглощен книгой, или — еще один любимый случай — когда Эбби просматривала ежемесячные счета. Ее волосы в этот момент были собраны в беспорядочный хвост, брови нахмурены на последнюю выписку по телефону, губы беззвучно шевелятся, когда она проверяет цифры.
Мне нравилось смотреть на нее, я имею в виду, внимательно рассматривать свою жену. Изучать ее, как будто она картина Миро в галерее Тейт, перед которой можно стоять и размышлять, склонив голову набок, напыщенно постукивая пальцем по губам, гадая, что художник хотел выразить мастерски нанесенными мазками и брызгами краски. Я ни черта не смыслил в искусстве. Я едва мог отличить Пикассо от палочного человечка, даже если бы последний стукнул меня по плечу и пнул по яйцам.
Поэтому я молча рассматривал длинные, стройные ноги Эбби со шрамами, которые она так ненавидела, а ведь они составляли ее неповторимую часть, изгиб ее спины, элегантную, лебединую шею. Классический образец.
— Что? — Ее голос вывел меня из транса. Она повернулась, и я пропустил это. Попался.
— Ничего, — ответил я с, надеюсь, очаровательной ухмылкой, и слегка покачал головой. — Просто смотрю на тебя.
Когда она улыбнулась, ее голубые глаза заискрились, а длинные светлые волосы улеглись в сексуальную прическу, которая так и кричала: «О, да, я не промах». Я позволил своему взгляду задержаться, пока Эбби шла в ванную и закрывала за собой дверь.
Я лег обратно в постель и думал о своей жене так, как это бывает в туманном посткоитальном состоянии. Эбби в любой момент могла дать фору Дженнифер Энистон. В свои сорок четыре года она выглядела по меньшей мере на шесть лет моложе. Это повергало меня с моим небольшим пузом, от которого я клялся избавиться каждый январь (последний не стал исключением), в абсолютный стыд. Я также не слишком гордился поредевшим местом на макушке. Но что поделаешь? Я находился почти на полпути между сорок шестым и сорок седьмым днем рождения. Господи, сорок семь — они подкрались незаметно, как мой небольшой животик. Я потянулся, вздохнул и вскоре почувствовал, что погружаюсь в сон, только слегка вздрогнул, когда Эбби забралась в постель некоторое время спустя.
Вернувшись в теплую гостиную, я неохотно вытащил себя из воспоминаний, прочистил горло и сосредоточился на экстравагантных рассказах Оззи. Они развлекали меня еще минут десять, после чего, взяв в руки кружку свежего кофе, я направился к окну, намереваясь подсмотреть за тем, кто переезжает в соседний дом.
Я потягивал свой напиток и наблюдал, как три фигуры в куртках, шапках и перчатках медленно таскают коробки из фургона в дом. Не профессиональные грузчики, решил я. Недостаточно резвые. Трудно сказать наверняка из-за угла, но они выглядели как обычная семья. Женщина, мужчина и, насколько я мог видеть, длинноногий подросток, сгорбленный, медленно двигающийся, язык его тела кричал «заберите меня отсюда». Я не мог его винить. Как уже говорил, переезд в это время года не самая удачная идея.
Я взял свой телефон с журнального столика и отправил Эбби сообщение.
«Соседи въезжают. Выглядят нормально. Как дела с покупками? Стоит ли нам перезаложить дом?»
Через несколько секунд зажужжал мой телефон.
«ХАХА. Я еще не ушла от Камиллы! Ты им помогаешь? Ты произведешь хорошее впечатление».
Черт. Я не продумал все до конца. Зачем я вообще отправил сообщение? Теперь буду выглядеть придурком, если я не пойду помогать. Я вернулся к окну.
Подросток стоял в задней части фургона, жестикулируя кому-то внутри машины, его руки разлетались в стороны. Он скрестил их на груди, и, хотя я видел только заднюю часть его черно-желтой шапки, которая делала его голову похожей на огромную и немного сердитую пчелу, поставил бы деньги, что парень выпятил и подбородок. Женщина подошла и положила руку на плечо подростка, после чего тоже стала размахивать руками, указывая на дом, на внутреннюю часть фургона и снова на дом, качая головой.
Я громко вздохнул и направился в прихожую, где достал куртку, ботинки и шапку. Я посмотрел на фотографию Тома, брата моей жены, с которым я почти познакомился перед его смертью, и кивнул ему.
— Думаешь, я сумасшедший, раз иду туда. Верно?
Он смотрел на меня в ответ со своей вечной мальчишеской ухмылкой и стрижкой в стиле бойз-бенда начала 90-х, из-за которой выглядел так, будто на голову ему надели пушистую пальму.
— Да, точно, — согласился я и открыл входную дверь. Холодный воздух хлестнул меня по лицу, а гравий заскрипел под ногами, выражая протест на каждый мой тяжелый шаг. — Господи, мои яйца превратятся в кубики льда, — пробормотал я, натягивая шапку на уши и ковыляя к фургону.