— Это другое.
— В чем разница?
Я опустила нож гораздо сильнее, чем собиралась.
— Просто другое, хорошо?
— Все в порядке?
Я выдохнула.
— Да. Извини. Немного устала, вот и все.
Она посмотрела на меня.
— Ну, тогда мы не будем задерживаться допоздна. Я лучше пойду проверю девочек.
Я не заметила рубиново-красных пятен, пока она не ушла. Я даже не почувствовала, как лезвие рассекло мою кожу. Ругаясь под нос, достала пластырь и обмотала им рану на пальце, мои мысли неслись вскачь.
Предположение Линн о том, что Сара и Зак могут понравиться друг другу, для меня не новость. Эта идея много раз не давала мне уснуть. Мне даже снились сны об этом, и я просыпалась от криков «Нет!»
Я вздрогнула от мысли, что они могут быть вместе, и быстро отогнала ее. Когда я снова спросила Сару, что она думает о Заке, она отмахнулась. Сказала, что он уже мистер Популярность в школе, но, по ее мнению, все еще идиот.
Я проверила ее дневник, чтобы убедиться в этом. И когда читала страницы, чувство отвращения, испытываемое мною к самой себе, на самом деле улучшило мое настроение. Это означало, что хотя бы часть меня все еще остается порядочным человеком.
Я заставила свои мысли затихнуть, пока заканчивала готовить салат, а затем чистила картофель, который Нэйт и Пол купили этим утром. Я видела их через окно, они стояли в саду, без сомнения, обсуждая газонокосилки, пиво и, в случае Пола, вероятно, приблизительный вес каждой груди Кейт Аптон.
Нэйт поднял голову и помахал мне рукой с широкой ухмылкой на лице. Я подняла руку в ответ, но так и не смогла даже наполовину изобразить его улыбку.
Когда зазвонил мой мобильный, я подскочила и схватила его, надеясь, что это Нэнси или Лиам отменяют ужин. Потом вспомнила, что ни у того, ни у другого нет моего номера, и, когда взглянула на телефон, мое сердце упало. Это снова звонила моя мама, и я перевела звонок на голосовую почту.
Я прослушала ее отрывистое сообщение, где она просила перезвонить и настаивала, что разговор важный. Дрожь удовлетворения пробежала по моей спине, когда я нажала кнопку удаления. Мне плевать на то, что она хотела сказать; у меня и так хватало эмоциональных потрясений, тянущих меня во все стороны. Зачем позволять человеку, который презирает меня больше всего на свете, делать все еще хуже? Она никогда не простит меня за то, что я сделала. Чего она не знала, так это того, что я тоже никогда себя не прощу.
Глава 23
Тогда
Эбби
Том мертв.
Сначала мне этого не говорили, но по лицам становилось все понятно. Медсестры не поднимали глаз и разговаривали тихим голосом, снова и снова повторяя, что со мной все будет хорошо, я буду в порядке.
Все будет хорошо. Я буду в порядке? Никогда больше я не буду в порядке.
Том мертв.
Я снова осталась одна в палате после того, как мою мать попросили уйти. Она приехала за несколько часов до этого, вероятно, сразу после того, как полиция сообщила ей, что оба ее ребенка попали в аварию. Я слышала ее крики в коридоре.
— Мой ребенок мертв! Он мертв! — Кто-то, должно быть, попросил ее успокоиться, потому что мама закричала: — Как я могу? Мой сын мертв!
На какое-то время все стихло. Я на несколько секунд отключилась, а когда открыла глаза, мама стояла у изножья кровати. Солнце едва взошло, но она тщательно уложила волосы в пучок. Ее щеки блестели от румян и слез, но водостойкая тушь упрямо держалась на длинных ресницах. Я заметила, что ее накрахмаленная белая рубашка настолько отутюжена, что вполне могла маршировать сама по себе. Меня всегда поражало, как быстро мать могла привести себя в порядок, но в данных обстоятельствах это вызывало отвращение.
— Мам, — говорю я. — Я... я...
— Том мертв. — Она обхватила себя руками, не сводя глаз с моего лица. — Его больше нет.
— Я знаю... Я...
— Ты была за рулем.
— Я... я думаю да. Я не могу вспомнить, но...
— Пьяная. — Она подняла подбородок. — Да?
— Мне жаль, мама. Пожалуйста, — шепчу я. — Мне так жаль.
— Я не могу увидеть его, Эбигейл. Они не дают мне.
Я всхлипываю.
— Знаю. Я просила пусть к нему. Они сказали... они сказали он... Там...
— Нечего опознавать.
Я видела, как расширились ее глаза.
— Они отдали мне это. — Она раскрыла ладонь, чтобы показать цепочку Тома, ту самую, с выгравированными жетонами, которую я подарила ему на восемнадцатый день рождения. Она больше не блестела серебром, а сильно почернела и обуглилась. — Это все, что у меня осталось.
Я хотела обнять ее, хотела, чтобы она обняла меня в ответ. Хотела ощутить тепло, которое она всегда дарила Тому, и силу, придававшую ей независимость, силу, но в то же время холодность и отстраненность. Инстинктивно я протянула руки. Она не шелохнулась.
— Нечего опознавать, — повторила она, ее глаза снова стали жесткими. — Совсем ничего, Эбигейл. Тома больше нет.
— Мам, я...
— Он умер, — прошептала она, закрыв лицо руками, ее плечи дрожали. — Сгорел.
Я желала исчезнуть. Хотела, чтобы пол рухнул, забрав с собой меня, кровать, капельницу и пищащие аппараты. Я бы падала, падала, падала. И падала бы до тех пор, пока не исчезла совсем. Именно этого я заслуживала. Чтобы меня тоже не стало. Но земля оставалась твердой, и никто из нас не говорил. Мама оставалась совершенно неподвижной и смотрела на меня, пока не вошел доктор.
— Помните меня? — спросил он, затем повернулся к маме. — Некоторое время назад она совсем перестала понимать, что происходит. Я доктор Радж Патель. — Он протянул руку.
— Долорес Сандерс, — произнесла она, крепко пожав руку доктора. — Мать Эбигейл.
Он подошел ко мне, наклонился, чтобы послушать стетоскопом мою грудь.
— Болит? — мягко спросил у меня.
— Я ничего не чувствую. — Я отвернулась. Не хотела видеть сочувствие и заботу в его больших карих глазах. Я не заслуживала ничего из этого.
— Тебе повезло, — тихо сказал он, повесив стетоскоп на шею и нащупывая мой пульс на запястье.
Я резко повернула голову.
— Повезло?
Он похлопал меня по руке.
— Повезло, что тебя выбросило из машины. Повезло, что ты удачно приземлилась. И очень повезло, что кто-то остановился. Иначе ты...
— Кто-то остановился? — переспросила я. — Кто?
— Молодой человек, полагаю. — Он прочистил горло. — Синяки исчезнут. Перелом ноги заживет быстро — его сравнительно легко выправить. Но на обеих ногах останутся сильные шрамы от всех рваных ран. Они были довольно глубокими. Опять же, тебе повезло, что не задело артерию.