Помолчав несколько минут, Дэвис спрашивает:
— Так тебе нужен совет или благословение?
Запрокинув голову, я закрываю глаза.
— И то, и другое, наверное.
— Послушай, Холлси, — уже мягче говорит он. — Я все понимаю и знаю, как близки вы с Робертом. И о твоем чувстве вины за то, что имеешь эту работу и живешь в этой квартире, я тоже осведомлен. Но решение, на мой взгляд, чересчур экстремальное.
Лишь когда мой брат произнес эти слова, я поняла, чем именно мне нравится эта затея. Ничего похожего я не делала. И никогда не рисковала. Но в свои двадцать пять мне уже до чертиков надоела моя жизнь. Возможно, я потому и не могу писать — поскольку толком не жила сама.
— Думаю, именно этим оно меня и привлекает. Похоже на безумие, а безумия мне сейчас очень не достает.
— Это точно! — со смехом соглашается Дэвис. — В общем, слушай мой совет: конечно же, не делай этого, — он делает паузу. — Но у меня такое чувство, что ты уже сама все решила, да?
Мне сложно произнести это вслух.
Я чокнулась?
Дэвис вздыхает.
— Тогда позаботься о своей безопасности, ладно? Устрой ему проверку, заведи служебную собаку или что-то еще в этом духе, прежде чем превратишь свою жизнь в руины, будто слон в посудной лавке.
— И…
— И не волнуйся, маме с папой я ничего не скажу.
глава восьмая
Ни один пассажир в Нью-Йорке еще ни разу не спускался по лестнице в метро так же медленно, как я. По крайней мере, создается именно такое впечатление, пока я медленно шагаю вниз, а меня все толкают из стороны в сторону, пытаясь обогнать.
Как вы уже догадались, я оттягиваю момент. Интересно, здешние потолки всегда были серого цвета? Надо же, они регулярно меняют лампочки. А почему вот тут я никогда не замечала текстуру краски?.. Ой, кажется, это не краска.
Но потом, каким-то неведомым образом маня и дразня меня, становится слышна музыка Келвина.
Спустившись по последнему пролету, я вижу его, как и всегда, растворившегося в музыке и играющего склонив голову. Всякий раз, когда слышу его игру, я ощущаю себя переполненной пузырьками, с силой рвущимися на поверхность.
Полуденный хаос похож на какую-то муравьиную ферму: резво обходя друг друга, люди снуют в разные стороны.
Келвин не видит ни меня, ни окружающих, когда переходит от одного произведения к другому. Подойдя к нему, я выпаливаю первую пришедшую на ум фразу:
— Хочешь пообедать?
У меня ощущение, будто я кричу. Мой голос силится пробиться сквозь шум подъезжающих поездов.
Подняв голову, Келвин замирает, после чего берет финальный аккорд.
— Очаровательная Холлэнд. Привет, — я одарена улыбкой, которая начинается с приподнятого уголка губ, а затем становится очень широкой. — Прости, что ты сказала?
Тяжело сглотнув, я жалею, что не в состоянии сейчас снять перчатку и провести ладонью по лбу. Уверена, на нем выступил пот.
— Я спросила, не хочешь ли ты пообедать, — повторяю я, гадая, подшучивает он надо мной или нет.
Помедлив немного, Келвин смотрит по сторонам, после чего снова возвращается взглядом к моему лицу.
— Пообедать?
Кто-нибудь, срочно дайте мне пульт, и я отмотаю этот момент назад.
Все же нахожу в себе силы кивнуть.
— Пообедать, да. Со мной. Ты же ешь? Сейчас же как раз середина дня.
Ох, Холлэнд, Холлэнд…
Я воображаю рядом с собой перепуганную Лулу, чьи идеальные брови в этот самый момент взмывают вверх. И как она медленно цедит: «Господи боже, Кошмарище-Холлэнд», — а я поворачиваюсь к ней и обозленно рычу: «Ты сама дала добро на все это, негодяйка».
Келвин сдержанно смеется — будто понимает, что мне известно о его проблемах с визой, но не уверен, какие цели я преследую.
— Конечно, — вновь встретившись со мной взглядом, отвечает он. — Сейчас в самый раз.
***
На пороге ресторана воображаемая Лулу меня покидает. А когда хостес спрашивает, сколько всего посетителей с нами будет, я реагирую так, словно никогда в жизни не выходила в люди с другим человеком.
— Двое. Да. Мы вдвоем. Он и я. Мы можем сесть где-нибудь вдалеке от остальных? Ну, знаете, нужно немного уединения и…
Рука хостес замирает над стопкой меню. Келвин мягко кладет ладонь мне на плечо и покашливает.
— Если можно, посадите нас вон за тот дальний столик с диваном, пожалуйста, — и понизив голос, чтобы его услышала только я, добавляет: — Дама просит немного уединения.
Пока мы идем к столику, мое лицо горит румянцем. Мы молча садимся и утыкаемся в меню.
Оглядев внушительный список, я решаю взять ньокки. Хотя предпочла бы спанакопиту или салат. Но стоит только представить, как буду запихивать в рот крупные листья салата с капающей с них заливкой или еще хуже — застрявшие между зубов кусочки шпината… При этом буду делать незнакомцу предложение пожениться… Меня вот-вот проберет истерический хохот.