Словно поняв, что ответить ему нечего, Келвин показывает на коллекционную программку с изображением Луиса и Сета на сцене, широко улыбающихся после первого совместного спектакля, принесшего им оглушительный успех.
— Это фото сделала ты?
Вообще-то, да, но меня удивляет его вопрос. Как будто Келвин еще не ужился с мыслью, что станет новой звездой Бродвея. И что скоро на программках юбилейных спектаклей по двадцать долларов за штуку будут красоваться фото с ним и Рамоном, ликующе улыбающихся друг другу.
— Ага, я.
Келвин с гордостью смотрит на меня и улыбается.
— Отличный снимок. У тебя есть полно талантов, которые ты еще не реализовала.
***
Репетиция окончена, и вместе с толпой Келвин выходит наружу, придерживая мне дверь, после чего мы поворачиваем направо, на 47-ю улицу. Поскольку, наряду с остальными спектаклями, он проработал неимоверное количество часов еще и с Келвином и Рамоном, Роберт передал бразды правления на сегодня помощнику режиссера.
Подозреваю, что Джефф запрыгал от восторга и потребовал, чтобы его супруг несколько вечеров провел дома и отдохнул.
На улице морозно. Потуже завязав шарф, я надеваю перчатки. Келвин же — все еще под действием адреналина после репетиции — видимо, холод не чувствует.
— Как прошел конец дня? — повернувшись ко мне, пока мы стоим на светофоре, спрашивает он.
От моего смеха изо рта вырывается облачко пара.
— Планировала убийство Брайана…
— Отличная идея для книги, кстати, — перебивает меня Келвин.
— Распаковывала мерч…
— И, если мне можно заметить, витрина выглядит просто потрясающе.
Я смотрю на него краем глаза.
— Ты не большой мастер на комплименты.
— Просто я впечатлен, как много всего ты делаешь для театра, вот и все, — прижав руку к своей груди, говорит Келвин. — Ты как будто рождена для этого.
Взяв Келвина под руку, я прижимаюсь к нему, чтобы не замерзнуть на холодном ветру.
— Роберт обожает рассказывать историю, как я родилась, — повернувшись к Келвину, я замечаю, что его внимание приковано к моему лицу. — По словам Роберта, Джеффа и мамы, папа привел в комнату моих братьев и сестру, чтобы со мной познакомиться, и их возня была похожа на щенячьи игры вокруг мамы, которая была настолько уставшей, что с трудом могла говорить. Роберт взял меня на руки и сказал, чтобы та отдыхала. И вроде бы спросил: «Ты не против, если я займусь ее воспитанием?»
Келвин смеется.
— Я серьезно, — широко улыбаюсь я.
— Я смеюсь, поскольку верю на сто процентов, что так и было.
— И каждый раз, когда в моей жизни намечалось что-то более-менее важное, — продолжаю я, — например, летний лагерь или игра в волейбол, или поездка с подругой и ее родными, я отпрашивалась у родителей, но те всегда перенаправляли меня к обоим дядюшкам. Каждый день после школы я проводила в их доме в Де-Мойне. Как и большую часть уикендов. Вечером ходила с Робертом в театр и делала уроки в зале — ряд H, место 23, мое любимое, — в то время как он дирижировал оркестром на репетиции.
— А твои родители не возражали? — интересуется Келвин. — Моя мама настолько привыкла всех опекать и контролировать, что, уверен, она бы не пережила.
Он не первый, кто об этом спрашивает. На протяжении всей моей жизни друзья постоянно задавали вопрос, не произошел ли какой раскол между мной и родителями. Но нет. Мне просто всегда больше нравилось быть со своими дядями, и мама нормально к этому относилась.
— Когда я появилась на свет, времени, чтобы мной заниматься, у мамы было немного. Томасу на тот момент исполнилось тринадцать. А когда мне было всего три года, папа начал тренировать Томаса сначала в университетской сборной, а потом и на уровне штата, так что его футбол стал важной частью жизни нашей семьи. Потом мой брат получил стипендию в Университете Айовы, и папа пропадал там целыми днями. В свои семь Оливия была маминой главной головной болью. Дэвис от мамы вообще не отлипал, а я…
— Ты затерялась в этой суматохе?
— Наверное, да, — покачав головой, отвечаю я. — Не знаю. Пожалуй, мне легче считать это соглашением, которое всех устраивало. Мама радовалась, что я была счастлива с Робертом и Джеффом.
— Должно быть, это потрясающе — вырасти в концертном зале.
Я киваю.
— Едва услышав первые вступительные аккорды, я по ним могу распознать практически любую классическую пьесу, но иногда все же задаюсь вопросом, не расстраивается ли Роберт, что моих музыкальных способностей на большее не хватает.