Ой.
Я голая.
Что? Голая? Убрав простыню с лежащего лицом вниз Келвина, я обнаруживаю, что он… тоже… голый.
Вслед за осознанием увиденного приходит и физическое ощущение: между ног побаливает. Приятно побаливает. В стиле «Какого черта мы натворили?».
Келвин прижимается лицом к подушке.
— Ох-х… Меня как будто в пиве мариновали, — приглушенным голосом произносит он, а потом, обернувшись через плечо, оглядывает свое тело. — А где моя одежда?
— Не знаю.
Посмотрев на меня, Келвин, кажется, приходит к выводу, что под простыней я тоже голая.
— А твоя?
Я стараюсь не смотреть на его мускулистую задницу.
— Этого я тоже не знаю.
— Кажется… Кажется, на мне до сих пор презерватив, — когда Келвин перекатывается на спину, моему взору предстает весьма впечатляющий утренний стояк, и я тут же смотрю в потолок.
Да, на нем действительно до сих пор надет презерватив.
С тихим хныком Келвин стаскивает его и, наклонившись, выбрасывает в стоящую у кровати мусорную корзину, после чего снова ложится на спину. Затянувшаяся пауза побуждает меня посмотреть ему в лицо.
— Привет, — широко улыбается он.
На своих щеках я чувствую обжигающий румянец.
— Привет.
Сейчас раннее субботнее утро, на дворе конец февраля, а в моей постели — в моей постели! — лежит сам Келвин Маклафлин. Во времени и пространстве я вроде бы сориентировалась, но до сих пор не понимаю, каким образом мы здесь очутились.
Келвин проводит пальцем по нижнему веку.
— Только не удивляйся, ладно? Но я думаю… — говорит он, оглядывая царящий в кровати беспорядок, — что этой ночью мы в полной мере узаконили наш брак.
— В пользу этой теории выступает жуткий засос у тебя на плече.
Келвин поворачивает голову, чтобы посмотреть, а потом, явно впечатленный, переводит взгляд на меня.
— Ты помнишь… хоть что-нибудь? — смущенно прищурив один глаз, интересуется он.
Сделав глубокий вдох, я мысленно проматываю события назад.
Помню, как в театре мы пили шампанское.
Как Келвин подошел ко мне, и все внутри меня превратилось в бурлящие пузырьки.
Как ужинали в компании пятнадцати человек.
Помню вино. Много вина. Очень много вина.
— Кажется, мы танцевали, да? — спрашиваю я.
— Ага, — помедлив, отвечает Келвин.
Потом было еще больше выпивки и звучала музыка с завораживающим пульсирующим ритмом.
Келвин вытащил меня на танцпол и, притянув к себе, положил руки на бедра, а своей ногой скользнул между моих. И прошептал на ухо: «Я чувствую, какая ты горячая. Это от выпивки или из-за меня?».
А потом я наблюдала, как Келвин направился к бару и, несмотря на мои протесты, с радостной улыбкой на лице вернулся с двумя коктейлями и словами: «Это последний! Знаешь, как называется? Членосос!».
Позже мы снова танцевали. Руки Келвина были на моих бедрах, опускались ниже, на задницу, и, поднявшись по бокам, кончиками пальцев дразнили боковые стороны моей груди.
Я вспоминаю, как скользнула ладонью ему под рубашку и провела по горячей коже живота. Как встретились наши взгляды. И как он сказал: «Хочу отвести тебя в постель».
А потом, спотыкаясь, в районе трех часов ночи мы ввалилсь в квартиру.
Посмотрев в сторону двери спальни, я обнаруживаю свое валяющееся на полу платье. Оно грязное, и этот факт вытаскивает из памяти еще одну картинку.
— Я упала.
— Точно, — Келвин поднимает с пола покрывало, чтобы укрыть нижнюю часть своего тела, оценив, видимо, мои старания держать взгляд в стороне. — И спасти тебя я вроде бы не сумел.
Я тут же вспоминаю и это. Господи. Пьяная, я орала на него, что неплохо бы иметь более быструю реакцию. Келвин же поднял меня, перекинул через плечо и понес домой. А потом… О-о-о…
Потом началось форменное безумие. Кажется, память возвращается к нам одновременно, но повернуться к нему, чтобы в этом убедиться, не могу. Я вспоминаю, как Келвин вошел в квартиру, опустил меня на пол, оставив руки на моей заднице, и как мы какое-то время стояли и молча смотрели друг на друга, немного покачиваясь от количества выпитого.
«Ты мне нравишься», — сказал Келвин.
«Ты не перестаешь это говорить», — ответила я.
«Потому что это правда».
Келвин наклонился ко мне, и это был последний неспешный момент этого вечера. Прижавшись своими губами к моим, он словно выпустил моего зверя из клетки.
— Я тебя растерзала, — говорю я.
Келвин радостно смеется.
— Ага, именно.
— Господи, ну мы и напились!
В моей памяти стартует слайд-шоу: сорванная с обоих одежда, лихорадочные поцелуи, столкновение зубами. Пальцы, губы, и вот он наконец надо мной — погружающийся внутрь.