Я замечаю, что Келвину нравится, когда я провожу языком по его груди и покусываю низ живота, и как его руки подрагивают у меня в волосах, едва я опускаюсь ниже и беру его в рот.
Но все, что я узнаю о нем сейчас, не будет рассказано ни на одном собеседовании; наконец что-то происходит только для нас двоих. Мне не нужно запоминать, как Келвин замолкает, наблюдая за моими действиями, и как его дыхание сначала замирает, а потом с шумом возобновляется. Не нужно запоминать, как он просит меня не останавливаться, поскольку уже близко, или как предупреждает, пытаясь замедлить реакции собственного тела, прежде чем сдается и кончает — но тем не менее все это я о нем теперь знаю. И еще у меня нет необходимости делиться с кем бы то ни было, что Келвину нравится меня дразнить, когда он опускается на колени передо мной, или что он прикасается ко мне пальцами, которыми в другое время играет на гитаре. Или что именно от этого осознания я кончу, лежа на полу в гостиной.
Попив воды, мы идем ко мне в постель, и поцелуи Келвина снова повсюду — на моих бедрах, животе и груди. Позже мы обязательно все обсудим, но прямо сейчас способны лишь на частое дыхание и стоны. Как будто до сих пор только и делали, что разговаривали — готовились и запоминали, зная, что все сказанное потом обязательно пригодится, — но в этот момент мне хочется лишь воссоздать смутные воспоминания, как в тот раз ощущался вес тела Келвина надо мной и прикосновения кожа к коже.
Ужасно странно, что происходящее кажется таким знакомым и проделанным тысячи раз, но как только Келвин оказывается внутри, ощущения меняются на новые. Теперь-то я понимаю, насколько пьяные мы оба были в ту ночь, и с уверенностью могу сказать, что тогда он не наблюдал, как вошел в меня; в ту ночь Келвин спешил. И еще с той же уверенностью могу сказать, что мои глаза тогда были закрыты, и все было более безумным и грубым. Мы не наслаждались процессом.
И точно знаю, что в тот раз ощущения были совсем другими. Сейчас я настолько восприимчива, что едва только Келвин начинает двигаться, впиваюсь в него ногтями, прижимаю к себе, и мы находим ритм, который ощущается так хорошо… это даже удивительно… Сама не замечаю, как волна накрывает меня с головой, и я кончаю.
Келвин не сводит с меня глаз и ускоряет движения…
Он настолько сосредоточен…
Потеряв ритм, он приходит к удовольствию вслед за мной, и его низкий стон вибрацией отдается у меня где-то в горле. Обхватив Келвина обеими ногами, я держу одну руку в его волосах, а другую на шее, и какое-то время мы просто лежим не двигаясь.
На улице идет дождь. Надо же, а я и не заметила. С неба льются потоки воды и, ударившись о карниз, устремляются на тротуар.
— Тебе понравилось? — шепотом и с заметным восторгом в голосе спрашивает Келвин.
— Да, — сглотнув и постаравшись восстановить дыхание, отвечаю я. — А тебе?
Немного отодвинувшись, он встречается со мной взглядом.
— Да, — Келвин наклоняется и целует меня. — У меня до сих пор мурашки бегают.
Вспотевший, он лежит прижавшись лицом к моей шее и обдавая ее теплым дыханием. По сравнению с произошедшим только что, та ночь кажется неловкой пьяной возней, от осознания чего я внезапно лишена дара речи.
Опершись на локоть, Келвин другой рукой придерживает презерватив и выходит из меня. Стоит ему отодвинуться, чтобы выбросить презерватив в корзину у кровати, все мое тело охватывает холод. Я притягиваю Келвина к себе и укрываю нас одеялом.
— Мне кажется, со мной ты никогда не сможешь имитировать оргазм, — целуя меня в плечо, бормочет Келвин.
Я смеюсь.
— Что? Нет, я не имитировала, конечно, но с чего ты взял?
— У тебя в этот момент по груди и лицу растекается румянец. Я думал, что смогу продержаться еще немного, но когда ты начала кончать, все пропало.
Я сворачиваюсь калачиком рядом с ним. Ощущение его объятий просто нереальное. Мне не хочется отводить от него взгляда, чтобы быть уверенной, что все это я не нафантазировала.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю я.
Приподнявшись, Келвин смотрит в сторону моей тумбочки.
— Два часа.
У нас впереди двадцать семь блаженных часов, прежде чем нужно будет куда-то идти. Я прижимаюсь к Келвину ближе.
— Холлэнд?
— Что?
— Как ты догадалась, что моим родителям поездка на нашу свадьбу была не по карману?
— Я это выдумала, — запрокинув голову, чтобы посмотреть ему в глаза, говорю я. — Предположила лишь, что лечение Молли стоит приличных денег.
— Так и есть, — Келвин целует меня в нос. — Вся ее жизнь — это одно большое напряжение.
От его слов в груди становится больно.
— Я очень старался, чтобы мои родные обо мне не беспокоились, — говорит Келвин. Я не свожу глаз с его челюсти, которая напрягается, когда он сглатывает. — И не хотел, чтобы они потратили деньги, приехали ко мне и увидели, что я живу у Марка и ни хрена за это не плачу. Потом маленькая ложь превратилась в большую, и… — он замолкает и внимательно вглядывается мне в лицо. — Я обязательно расскажу тебе, но не сейчас. Мне было приятно, когда ты сказала это Доэрти, — Келвин проводит рукой по моей груди и останавливается прямо над сердцем. — Словно мне не нужно много объяснять, чтобы быть понятым.