— О чем? — после неспешного посасывающего поцелуя интересуется он.
— Мой ответ «Да, я фантазировала, что ты это делаешь, еще до того как мы познакомились».
Когда Келвин слегка отодвигается, в его глазах горит огонь.
— Фантазировала, что я целую тебя вот здесь?
Я киваю, и требовательная ноющая боль между ног нарастает лишь от того, что он сейчас на меня смотрит.
— А когда фантазировала, ты к себе прикасалась?
— Иногда.
Проведя по моей влажной коже пальцем вверх и вниз, Келвин погружает его внутрь.
— Ты становишься мокрой, всего лишь рассказывая мне об этом.
— Извиняться, что рисую тебя в воображении, я не стану, — сжав в кулаке пряди его волос, говорю я.
— Очень на это рассчитываю, — отвечает Келвин, наблюдая за своими действиями. — И не хочу, чтобы ты перестала.
— А о чем фантазируешь ты?
Закрыв глаза, он наклоняется ко мне и снова проводит языком, будто размышляя. Подняв голову, отвечает:
— О многом.
Я влажной кожей чувствую его горячее дыхание.
Тяну Келвина за руку, чтобы он поднялся повыше и коснулся губ жадным поцелуем.
Взяв его ладонь в свою руку, кладу ее себе на грудь.
— Расскажи.
Сжав грудь, Келвин наклоняется и с силой втягивает сосок в рот.
— Я представляю, как говорю тебе что-нибудь грубое и непристойное, когда мы вместе сидим на диване. А еще — что ты оседлаешь мое лицо, чтобы у тебя был полный доступ к моему языку.
Ого. Меня бросает в жар, и я выгибаюсь всем телом.
— Еще я фантазирую, как беру тебя у окна, а папарацци все видят. Такой кайф — представлять эти фото в Твиттере.
Потянувшись вниз, я обхватываю его ладонью, и, громко застонав, Келвин с поцелуем возвращается к моим губам.
— Я думаю о том, как ты выглядишь, когда берешь меня в рот. Как быстро я кончаю, когда ты это делаешь, — опустив руку между нашими телами, он скользит внутрь двумя пальцами и начинает говорить быстрее: — Еще я фантазирую о том, как мы с тобой куда-нибудь пойдем, а ты опустишься передо мной на колени, но никто об этом не узнает.
— Куда-нибудь — это, например, в театр?
— Куда угодно, — обдавая горячим дыханием мою щеку и двигаясь в моей ладони, отвечает Келвин. Он находится так близко от места, где я хочу его почувствовать, поэтому направляю его себе между ног, оттолкнув его руку. От погружения настолько глубоко я вскрикиваю, после чего Келвин тут же сцеловывает этот звук.
Ничего подобного мы раньше не делали… Нам надо надеть презерватив.
— Об этом я тоже думал, — шепчет Келвин. — Да, чтобы именно так. Боже, как приятно…
И это действительно невероятно приятно, поэтому никто из нас не останавливается. За последние две недели Келвин понял, как именно мне нравится, так что найти нужный угол и ритм легко и просто; войдя глубоко и практически не подаваясь назад, он двигается, в то время как мои руки путешествуют по его шее, спине и бедрам — куда только я могу дотянуться.
Должно быть, Келвин понял, что прощен, потому что ничего не говорит; даже не вглядывается мне в лицо, чтобы понять, в порядке ли я. Мне кажется, именно это я в нем обожаю больше всего. Что он доверяет мне и моим желаниям. Что я обязательно сказала бы ему, захоти вдруг чего-то другого. И что он не дал бы повиснуть недосказанности между нами.
Но даже в этот идеальный момент я чувствую неуверенность. Потому что если мы сейчас налаживаем отношения, то ради чего? Я уже дала ему понять, что нам нет нужды быть любовниками, чтобы Келвин здесь жил. И уж тем более нет нужды быть влюбленными. Но поцелуи Келвина похожи на прикосновения влюбленного, а его стоны — как у мужчины, охваченного очень сильными чувствами. Когда он переворачивается на спину, чтобы я оказалась сверху, в его взгляде светится что-то похожее на любовь.
Но разве я могу знать точно?
— Почему ты остановилась? — обхватив ладонями мои бедра, спрашивает Келвин. — Все в порядке?
От напряжения его грудь поблескивает от пота, и когда я кладу на нее руку, чувствую, как сильно бьется его сердце. Внимательно оглядев его лицо, я не замечаю ничего подозрительного — лишь беспокойный взгляд.
— Все хорошо.
Просить желаемое у меня всегда выходит довольно плохо.
— Я сделал тебе больно? — шепчет он.
— Нет, — покачав головой, отвечаю я.
Келвин садится под мной и, обняв меня за талию, смотрит в лицо.
— О чем ты думаешь? Что мне сказать, чтобы это уладить?
— Я задумалась, что мы делаем?
Он многозначительно улыбается.
— Ну, я думал, мы занимаемся любовью.
— Вот, значит, что это такое? — я никогда не испытывала подобных чувств, поэтому понятия не имею, каким словом их назвать. Но совершенно точно не смогу продолжать в том же духе и не влюбиться при этом в него.