Но это пока лишь относится к «зеленой революции». С мясом — сложнее. Людям еще предстоит много работы, очень много. И если говорить о коровах, очевидно, необходимо менять их «сущность». Не только улучшать уже имеющиеся породы, но и выводить новые, совершенно новые, принципиально отличающиеся от имеющихся. Таково веление времени. И подход к скотоводству уже совсем иной.
Фермы и крупные комбинаты промышленного типа. Так надо. Иначе нельзя. Это — один из путей преодоления экологического кризиса. Сельское хозяйство, и в частности животноводство, а еще конкретнее — разведение коров и быков, все ускоряет темп. И тут мне хочется остановиться. Нет, не замедлить темп и тем более — не повернуть вспять. Остановиться на минуту, чтоб оглянуться назад.
Мы говорим о стадах, о молоке, о мясе. А сейчас всего несколько слов о самой корове. Даже не вообще о корове — о той самой пресловутой русской Буренушке, о которой когда-то говорили в народе: «Утка в юбке, курочка в сапожках, селезень в сережках, а корова в рогоже, да всех дороже».
Да, она порой действительно была всего дороже, хотя часто жилось ей очень и очень плохо.
Есть такое выражение — «горемыка», то есть «горе мыкает».
У В. Даля слово «мыкать» объясняется так: «чесать лен или пеньку на кудель для пряжи, что делается мыкалком, гребнем или щеткою». То ли потому, что это была нелегкая работа, то ли потому, что движения были однообразны и утомительны, то ли по каким-то другим причинам слово «мыкать» стало употребляться в разных значениях — и в значении «заколебаться» и «замучиться», «истаскаться» и так далее. «Мыкать по свету» у Даля — «шататься в нужде», а «мыкать горе» — «бедовать».
Но есть у того же Даля в его словаре еще одно слово — «мык». Оно идентично слову «мычать», «мыкнуть», «мыкать».
Как-то, рассуждая об этом, профессор В. И. Цалкин высказал такое предположение: а не происходит ли выражение «горемыка» от «горько мыкать, то есть мычать»?
…Мы сидели в одной из комнат Музея истории и реконструкции Москвы в самом центре столицы. За окном — залитые огнями улицы, бесшумно проносящиеся автомобили. А мы вдруг представили себе Москву трехсот-четырехсотлетней давности.
Белокаменная она была лишь в самом центре. А вокруг — деревянные посады, дома, стоящие в центре дворов, обнесенных высокими заборами, домики с подслеповатыми окнами. И чем дальше от центра — тем больше таких домов и домиков. А во дворе почти каждого — деревянные постройки, сараи, конюшни, хлева.
Москвичи держали коров. Летом они паслись всюду — по топким берегам Москвы-реки, на пустырях, которых в Москве было достаточно, разгуливали нередко по улицам. Там, где сейчас Остоженка, были когда-то заливные луга. На них косили сено, ставили стога. Память об этом сохранилась в названии улицы. И там, где сейчас стадион имени В. И. Ленина — в Лужниках, тоже были луга. И еще их было много. Летом коровы паслись. Зимой стояли в хлевах. Их, конечно, кормили. Но к весне часто запасы кончались. Коровы начинали голодать. Худели. Слабели так, что не могли уже стоять на ногах. Их подвязывали вожжами или веревками к стропилам. От голода коровы мычали. Громко, тоскливо, горько. И над Москвой висело это горькое мычание…
Не знаю, прав ли профессор Цалкин, но такое объяснение «горемыки» может, наверное, быть. Горемычные буренушки были, конечно, не только в Москве. Не всегда крестьянин мог запасти достаточно сена и соломы на зиму, и к весне стоял над деревней такой же горький рев, как над Москвой. И не все коровенки выдерживали — многие не доживали до весны. И тогда горько плакали крестьяне — ведь эта коровенка была им и кормилицей и поилицей. Конечно, как говорят, «молоко у коровы на языке» — от того, что и как она будет есть, зависит и количество и качество молока. Крестьянские коровенки лишь летом, да и то не всегда, были сыты. Мало они давали молока. Но все-таки давали. Кружка молока ребятишкам — того самого молока, в котором все есть, что надо человеку, — это уже еда. Ведь другой еды часто не было. Иногда были и сметана и творог… И еще — навоз.
Единственное удобрение. Как большую драгоценность копили в течение зимы крестьяне навоз, чтоб весной вывезти его на свои поля. Без него — не будет урожая.
Пала корова или увели ее со двора за недоимки — пропала крестьянская семья. Оставалось одно — уходить из родной деревни на заработки или наниматься в батраки, а детишек посылать собирать милостыню…
Сейчас все по-другому. И это, конечно, прекрасно. Но забывать о коровах не стоит.
Впрочем, сейчас, конечно, народ грамотный и знающий. Сейчас уже нет чеховских гимназисток, которые считали, что творог «выколупывается из вареников». Сейчас даже малыши знают, что «корова — большое животное с четырьмя ногами по углам. Корова дает молоко, а индюк не может…» — так говорит маленькая героиня одного из рассказов Веры Инбер. Да, теперь все знают и про молоко и про автопоилки.