Конечно, это впрямую не относится к белкам в нашем условном лесу. (Хотя, если говорить в широком смысле этого понятия, то и тут мы, во-первых, даем белкам дом, во-вторых, регулируем охоту. Так что «эффект неиспользования» вполне укладывается в рамки этого нового подхода.) Может быть, и охотники на Аляске как-то по-новому подходят сейчас к своему делу, а может быть, там еще не пришел черед менять отношения. Но вот во многих северных районах Евразии люди уже перешли к более прогрессивному отношению к диким животным. Пример тому — отношение людей к диким оленям. По сути дела, человек пасет диких оленей, то есть животных, которые ни по анатомическому, ни по морфологическому строению, ни по поведению не отличаются от тех, которые паслись здесь до того, как человек обратил на них внимание, или пасутся сейчас там, где нет поблизости человека. Конечно, имеется какая-то часть прирученных в полном смысле слова, но не о них сейчас речь. Речь идет об огромных стадах животных, природу которых человек не стремится изменить. Но он взял эти стада под контроль — перегоняет их с пастбища на пастбище, обеспечивает в случае необходимости кормом, охраняет от хищников, борется с болезнями оленей. Человек не промышляет этих животных в буквальном смысле, хотя и использует их в своих нуждах. Человек и не приручает их в прямом смысле, хотя и делает для этих животных многое. Иными словами, он помогает природе (в данном случае под природой мы имеем в виду оленей, которым человек дает все, что требуется) и берет у нее то, что ему нужно. Такое отношение человека с дикими животными получило название пастушества. Конечно, не ко всем оно применимо, не все животные нуждаются в такой форме отношений. Но мы и не пытаемся уравнять всех — в данном случае подходит пастушество, в других случаях для сохранения дикой природы подойдет еще более прогрессивная форма отношений — фермерство. Какое-то количество животных уцелеет благодаря запрету охоты на них. Люди уже ищут самые разные пути сохранения животных. Помогает им в этом и современная наука, и современная техника. Но главное — помогает людям великое мужество и преданность идее.
И мужество, и космические спутники…
На зеленом склоне холма, на самом гребне кратера Нгоронгоро, между уникальным заповедником Серенгети и выделенным из него резерватом, находится необычный памятник. На нем высечено: «Михаэль Гржимек. 12.4.35.-10.1.59. Он отдал всё, что имел, даже свою жизнь за то, чтоб сохранить диких животных Африки».
Многие посетители этого заповедника останавливаются у памятника, но далеко не все знают, что Серенгети, может быть, уже перестал бы существовать как заповедник, если бы хмурым декабрьским днем 1957 года Михаэль Гржимек вместе со своим отцом — известным зоологом Бернгардом Гржимеком не отправились на самолете в Африку.
Сейчас Международный научно-исследовательский институт Серенгети носит имя Михаэля Гржимека, там изучают животных заповедника, там разрабатываются методы спасения диких животных Африки. А четверть века назад не только не велось никакой работы — существование самих животных в Африке вообще, и в Серенгети в частности, было под угрозой.
Национальный парк-заповедник Серенгети находится на территории бывшей Танганьики. В 1964 году Танганьика, освободившись от английского господства, вместе с другой, тоже ставшей свободной страной — Занзибаром образовала Объединенную Республику Танзанию. Но в 1957 году Танганьика была подмандатной территорией Англии, а английское правительство тогда, видимо, не очень заботилось о сохранении редчайших животных, иначе оно не стало бы сокращать территорию заповедника. Уменьшение заповедника — одного из немногих в Африке, где еще уцелели стада редких диких животных, — не просто механическое сокращение на одну треть площади. Оно грозило гибелью многим животным. И профессор Бернгард Гржимек понимал это. Понимал и Михаэль — еще совсем молодой, но уже опытный зоолог, как и отец, страстный защитник животного мира Земли. Но как доказать губительность такого проекта, как показать катастрофу, к которой приведет уменьшение территории заповедника?