— Михаил Александрович, домой к тебе, наверно, много людей приходит? — Иван тут же пояснил, почему он об этом спрашивает: — Ты человек не маленький — главный бухгалтер такого колхоза!
— Приходят в бухгалтерию, а сюда — зачем?
— Ну, вот я же — пришел?
— Ты — другое дело. Таких, как ты, Иван Захарович, у нас больше нет.
— Это я и сам знаю, что нет.
Иван вздохнул, как будто сожалея о том, что вот, плохо ему, что таких, как он, больше в колхозе нет.
— А надо, Иван Захарович, чтобы таких, как вы с Марьей, больше было. Только не совсем таких, как вы…
— А чем мы плохие?
— Об этом, Иван Захарович, вы с Марьей не хуже меня знаете…
— Знаем, — ответил Иван, — и не согласны с этими разговорами.
— Сейчас никого ничем не удивишь… Вот я и думаю, Иван Захарович, стоит ли отдавать деньги? Съездил бы на юг на курорт, здоровье поправил.
— Думаешь, все-таки привязалась ко мне болезнь?
— Ты же сам говорил…
— Так это я простывал! У меня, по-моему, что-то другое…
— Вот бы тебе профессора и сказали.
— Не скажут ни за какие деньги! Я пробовал.
— Еще раз попробуй. Бывает, что болезнь глубоко прячется, сразу и профессор ничего не заметит. При твоих-то деньгах и в Москву можно съездить…
— Денег на пустяки не хочу тратить. Я — здоров. Так иногда что-то делается… вроде как душа болит, — так это, может, и не болезнь… А если болезнь, то неизлечимая.
— Может, и болезнь… — задумчиво проговорил Михаил Александрович. — А иногда мы сами себе придумываем болезнь… и потом не можем от нее отвязаться…
Пришла Соня.
— Вы что, как пьяные, сидите, а ни одной рюмки не выпили?
Иван засобирался домой.
— Оставайся ночевать, — пригласил его Михаил Александрович.
— Пойду, — озабоченно проговорил Иван и в дверях стал надевать кепку.
Вмешалась Соня:
— Что у тебя — семеро по лавкам, что так торопишься?
— Надо идти, — сказал Иван.
И ребятишки были рядом, во все глаза смотрели на Ивана, и Соня, и Михаил Александрович, а он вроде как один стоял в большой комнате: в ярком свете электрической лампочки поблескивает белая щетина на щеках и подбородке, и оттого, что щетина белая, Иван кажется слабеньким, и непонятно, как он один ночью пойдет в такую даль.
— Темень, — сказала Соня. — Волки встретят.
— Ночью хорошо идти, не жарко, — ответил Иван, продолжая о чем-то думать.
За столом, с краю, готовый подняться и проводить Ивана, но так же готовый и оставить его ночевать, сидел Михаил Александрович.
Соня, не зная, как еще приглашать Ивана, думала: «Мог бы утром, чуть свет, подняться, доехал бы с кем-нибудь… А он — ночью… Надо же так привыкнуть к лесу…»
— А волков я даже зимой не боюсь: у меня с ними — дружба! — сказал Иван ребятишкам.
Зимой сколько раз по ночам видел, как, поблескивая огоньками глаз, они бежали за ним вдоль дороги по лесу, и он знал: свои волки не тронут!
Иван бы с удовольствием остался переночевать у Михаила Александровича, но — нельзя надоедать другу!
Михаил Александрович вышел проводить Ивана.
— Как же с деньгами быть? Когда можно отдать? — спросил Иван.
— Недели две подумай.
— Два дня, — сказал Иван.
— Хорошо, два дня.
— С утра мне появиться в Бабагае или с обеда?
— С обеда, — посоветовал Михаил Александрович. — Я поговорю с председателем…
— Без него не обойдемся? — спросил Иван.
— Нет.
— Думаешь, не возьмет?
— Все может быть, Иван Захарович…
Скоро темнеющая фигурка Ивана исчезла за углом дома Мельниковых в проулке, по которому через мост шла дорога в Шангину. Михаил Александрович постоял за воротами, прикинул, что Иван идет сейчас по глубокой низине в густом тумане, когда дороги совсем не видно, и кажется, что обязательно с кем-нибудь столкнешься или что заносишь ногу над пропастью…
16
Заподозрила Марья, что Иван что-то от нее скрывает, и по одним только ей понятным и видимым приметам старалась определить, что он задумал. Идти в деревню и узнавать, почему Иван не такой сделался, она не хотела: люди ей не помощники, они самое главное скроют, а может, самого главного и не знают, — Иван не из тех, кто кому попало все расскажет.