— Я для себя стараюсь!
— Понимаю, — сказал Сухарев. — За деньги должны думать о тебе лучше?
— А почему бы нет? Это же свои, кровные, а не какие-нибудь…
— В самом деле без хитрости отдаешь? — никак не хотел верить Сухарев.
— Это у вас какая-то хитрость — не берете.
— А почему тайком от Марьи?
— Пусть пока ничего не знает… Для нее же лучше, Георгий Алексеевич…
— Своим подарком, Иван Захарович, ты всех ставишь в неловкое положение…
— Точно-точно, — подтвердил Илья. — Ты даже не представляешь, что может из этого выйти! Еще спасибо скажешь, что не взяли!
— Что будем делать? — спросил Сухарев. — Илья Иннокентьевич, ты знаешь человека, тебе и последнее слово.
— У нас даже заявления не было, — сказал Илья. — Поговорили и разойдемся.
— Заявление будет, — сказал Иван. — Хоть сейчас могу написать. Только продиктуйте.
— Подумай, Иван Захарович, хорошенько. Куда торопишься? Успеешь отдать.
— Неужели я стал бы предлагать такие деньги не подумавши? Илья Иннокентьевич, ведь ты меня знаешь.
Все трое долго молчали. И деньги брать не хотели, и резко отказывать нельзя было.
— Надо кончать разговор, — сказал Илья, — Ивана мы все равно не переспорим, — и он первым поднялся из-за стола.
20
Наталья видела, как Иван зашел в ограду, но продолжала полоть гряду в маленьком огородчике. Иван сидел на крыльце и ждал, когда подойдет Наталья. По тому, как долго она не вылезала из огородчика, — когда уже не полола, а просто так сидела на низком колодезном срубе, — Иван понял: сестра не хочет с ним разговаривать. Он поднялся с крыльца и как ни в чем не бывало пошел в огородчик. По мере того, как Иван все ближе подходил к Наталье, она все больше поворачивалась в его сторону, и, когда он остановился в двух шагах от Натальи, она отвернулась и стала смотреть в колодец — как будто хотела броситься туда, только бы не видеть Ивана.
— Здравствуй, сестрица, — сказал Иван каким-то не своим голосом, как будто охрип, накричавшись в лесу, или был после болезни.
Наталья, съежившись, продолжала сидеть на краю колодца и не знала, что сказать Ивану.
— Братец нашелся, — едва выговорила она, поднимаясь со сруба. — Ты хуже чужого…
Наталья больше не могла говорить и чуть не бегом кинулась в избу. Иван пошел следом за нею, старательно, как у себя дома, закрывая за собой едва живые скособочившиеся воротца. Пока шел до крыльца, ему казалось: Наталья закроется и не пустит его.
Стоял на крыльце и, как ни хотел, а не мог обидеться на сестру: не легко ей живется с оравой детей… Пусть посердится…
Двери в сенях распахнулись, на секунду мелькнуло Натальино лицо, исчезло, из глубины сеней раздался ее недовольный, плачущий голос:
— Зайди. О чем ты опять думаешь?
Наталья подала ему стул. Он сел. Только сейчас она получше разглядела Ивана.
— Если б могла, пошла бы к Сухареву. Не знаешь, как такую ораву надеть и накормить, а ты такие подарки делаешь. Да я бы за тысячу молилась на тебя!
Наталья не смогла по-настоящему отругать Ивана и только испуганно взглядывала на него — пыталась понять: что с ним?
— Ишь обрадовались! Пойду в сельсовет завтра, я этого так не оставлю!
— В сельсовете все и решали, — как можно миролюбивее сказал Иван.
Наталья сделала резкое движение в сторону Ивана, как будто хотела его ударить.
— Кто тебя звал в сельсовет?
— Сам пошел, — спокойно ответил Иван. — Что я, не могу своими деньгами распорядиться? Ты, Наталья, так говоришь, как будто я твои деньги решил отдать.
— Дурень! Тебе два хороших слова сказали, ты уши и развесил…
Иван не согласен с Натальей: он нисколько не сомневался в том, что поумнел за последнее время.
— Государству надо помогать. Я хоть поздно, да понял, а вы никогда не поймете. Это я, Наталья, не про тебя, а про других говорю, кто хочет работать поменьше, а получать — побольше. Для страны такие люди, Наталья, самые вредные. Что я, неправду говорю?
Раньше Наталья не слышала от Ивана таких грамотных слов и сейчас никак не хотела ему верить. Другое дело, от лектора услышишь, от бригадира или от председателя, а от Ивана, которого пол-Шангины чужаком считали, только что в глаза стеснялись сказать… Это другие стеснялись, а Наталья сколько раз говорила, да что толку: с Ивана как с гуся вода! Отряхнется, и опять за свое…
— Свихнулся мужик, — отвернувшись от Ивана и как бы сообщая об этом еще кому-то, сказала Наталья. — Ты и молодой-то был… Говорят люди, что у Ивана с головой что-то неладно… Я не верила, а теперь вижу: так оно и есть. Подожди-и-и, — пригрозила Наталья, — еще не раз прибежишь, несмотря что мы такие бедные, а ты такой богач. Мы жили без твоих денег и проживем, а ты, как состаришься, вот я тогда на тебя посмотрю, как жить будешь, когда некому будет кусок хлеба подать.