— Андрюха! — раздался из прихожей знакомый голос.
Бутылка падала так медленно, что я решил сходить в прихожую и обнять старого приятеля, с которым не виделся года три, и которого никак не ожидал встретить именно сегодня и именно здесь.
Приличные гости застыли. Уронив челюсти на стол и не особенно доверяя собственным глазам, они наблюдали, как некий мутный тип зачем-то швырнул к потолку бутылку дорогущего коньяка, а затем с полнейшим равнодушием к судьбе метательного снаряда отвернулся от стола и ушёл в прихожую обниматься с новым гостем.
За спиной взорвалась огромная салатница. Гостей забрызгало «Мимозой» и осколками хрусталя. Тёмное, пахучее пятно «Хенесси» медленно растекалось по белоснежной скатерти. Тишина звенела.
— Я надеюсь, — ледяным тоном осведомилась хозяйка, — больше Андрюшка ничего не умеет?
Где сидит покойник
В девяностые корреспондентов одной областной газеты начальство заставляло не только писать заметки, но и работать менеджерами по рекламе. Платили не тем, кто больше читал, много знает и лучше пишет, а тем, кто приносит больше денег. Иногда такой прагматизм приводил к интересным последствиям.
Самую крутую журналистку (то есть самого эффективного менеджера) послали на официальные торжества по случаю юбилея. Чествовали уроженца здешних мест, знаменитого архитектора Николая Львова. Задание это обрадовало журналистку чрезвычайно. Она рассуждала так. Если юбилей архитектора отмечают в администрации области; если туда приходят: губернатор со всеми замами, председатель законодательного, десяток-другой мэров и вся творческая элита региона, значит, подрядами архитектор, мягко говоря, не обделён. А раз подряды есть, то и денежки водятся. Стало быть, как только юбиляр подопьёт, надо разводить товарища на заказную статью про его архитектурное бюро и про него лично. Причём, по случаю юбилея заряжать следует минимум разворот (две полосы в середине газеты) плюс портрет на первой, которая по двойной цене идёт.
Годы жизни юбиляра (1753 — 1803) журналистку ничуть не смущали, поскольку относительно биографии знаменитости она пребывала в счастливом неведении.
На приёме журналистка долго пыталась вычислить виновника торжества и злилась на главреда, который почему-то не потрудился показать ей фотографию архитектора. Хищница решила действовать из засады — подождать, когда юбиляр засветится за столом. Должен же он, в конце концов, ответить хоть на один из бесчисленных тостов, провозглашаемых за его талант!
Зловредный покойник этой обязанностью манкировал, и часа через полтора журналистка от выжидательной тактики перешла к активным действиям. Она представилась сидевшей напротив породистой старухе с ниткой крупного жемчуга на морщинистой шее и спросила:
— Простите, а где же сам именинник?
Дама, которая представляла на юбилее потомков знаменитости, прокашлялась и на фоне моментально возникшей в зале почтительной тишины отчеканила:
— В фамильном склепе.
Поздно выпитая вторая
Празднуем в редакции 8-е марта. Во главе стола восседает главный редактор — умная, стильная женщина с хорошим чувством юмора. При этом она же — жёсткий, авторитарный руководитель, склонная к категоричности в высказываниях и поступках. Пить только начали, и после первой хозяйка редакции ещё не в духе. Обстановка крайне напряжённая. Народ смотрит в стол и боится слово сказать — идею 8-го марта главный редактор не любит, а если тост ей не понравится, то поди знай, как потом твоё выступление на зарплате отразится.
Главред с надеждой оглядывает проглотивших языки подчинённых, потом с тоской смотрит на стоящую перед ней полную рюмку, прокашливается и мрачно закуривает. Праздник оказывается под угрозой. Поскольку мне главред симпатизирует, я решаюсь рискнуть.
— Как говорил один мой знакомый охотник, поздно выпитая вторая — это напрасно выпитая первая!
Главный редактор едва заметно улыбается и с удовольствием выпивает вторую. Все с облегчением следуют её примеру.
Через несколько минут вновь повисает неловкая пауза, и главред спрашивает:
— Сергей, а насчёт третьей ваш охотник ничего не говорил?