— Не сбежит, — твердо заявил Иван Парменович и в упор взглянул в Митькины глаза.
Митьке определенно начал нравиться этот человек.
— Пусть остается, — неожиданно решил Орлов.
Он был умный человек и очень уважал агронома колхоза «Северное сияние» коммуниста Ивана Парменовича Полынина.
— Твои ангелы-хранители ушли. Теперь их должность займу я, — сказал Митьке Иван Парменович. — Ну, ну, не хмурь брови. Шучу. Пойдем ко мне, пообедаем, а потом проведешь меня по всем тем местам, где ты сегодня путешествовал.
Митька не стал возражать и покорно направился за Полыниным. По дороге спросил:
— Зачем вам, Иван Парменович, эти места?
— Вопрос законный. Видишь ли, Дмитрий, я и раньше догадывался, что где-то недалеко от нас имеется известь. Она нам очень нужна. Известковать почвы. Кислоты в них много, оттого и урожаи низкие снимаем. А эту кислотность можно нейтрализовать известью. Многие считают, что ее на территории нашего колхоза нет, а привозить издалека дорого. Если ты свои сапоги не выпачкал в извести еще в горкомхозе, то мои догадки подтвердятся.
— Откуда же вы знаете, что я недавно из города? — поразился Митька.
— Надо, Дмитрий, знать, кто с тобой рядом живет.
— Значит, обо мне знаете?
— Не все, но кое-что знаю.
— А вы сами давно здесь… у нас?
— Уже полгода.
— А я и не знал.
Они остановились у крыльца покосившегося дома. «Раньше в нем жили Кривцовы, что в город три года назад уехали», — подумал Митька.
— Ну, заходи, — пригласил Иван Парменович.
Митька прошел в переднюю. Его поразило убранство дома. Стен почти не видно: всюду стояли снопы ржи, пшеницы, кукурузы, ячменя, клевера и еще каких-то трав. Пахло полем и лесом одновременно.
— Настя! — позвал Иван Парменович и снял пиджак. Только сейчас Митька заметил, что у Полынина нет левой руки.
Из-за дощатой перегородки вышла девушка лет семнадцати, в ситцевом платьице, курносенькая и с тяжелой косой, уложенной крупными кольцами на затылке.
— Моя хозяйка, — представил Иван Парменович.
— Жена? — спросил Митька и сразу же понял, что сморозил величайшую глупость.
Настя упала на стол и стала «умирать от смеха».
— Бывает, брат Дмитрий, — не переставая улыбаться, говорил Полынин. — Дочка, на агронома учится. Каникулы сейчас.
Теперь уже смеялись все трое. Обед прошел шумно и весело. Митька сидел и думал, как непохожи эти люди на тех, с кем ему приходилось встречаться в последнее время.
…Речка Иволга, неширокая, но быстрая, брала начало где-то в Лисьих холмах. Вытекала она из родника с тихим журчанием, вилась между холмов, то пологих, то крутых, постепенно набирала силу и по мере приближения к многоводной Марше все чаще шумела на перекатах. Было на Иволге много плесов и омутов, над которыми в жару вилось множество хлопотуний-стрекоз.
— А ведь стрекозу зря называют попрыгуньей и бездельницей. Это от басни пошло. Думаешь, зря она над водой толчется? Такова ее работа. Очень большое это дело — знать свое назначение. Вот такие дела, брат Дмитрий.
Митька идет берегом реки рядом с Иваном Парменовичем, внимательно слушает и изредка сам задает вопросы.
— С одной рукой, небось, тяжело?
— Тяжело, когда для одной руки нет работы, а когда одной рукой делаешь за две, легко.
— И давно вы вот так ходите?
— Без руки?
— Нет, по полям.
— Как остался без руки, с тех пор и хожу. С сорок четвертого.
— И нравится?
— А тебе какая работа по душе?
— Коней люблю, — признался Митька.
— Что же мешает?
— Не от меня это зависит.
И Митька рассказал Полынину всю свою жизнь. Ничего не утаил. Иван Парменович выслушал его, не перебивая, внимательно, потом заговорил:
— Прав дядя Сидор, что подлецов на штуки пересчитаешь, но вред от них большой. А насчет «не от меня зависит», то это ты брось. От человека почти все зависит. Надо только сильно захотеть, чтобы добиться своего. Если человек махнет на все рукой, то и будет постепенно покрываться, хотя бы как твои сапоги, известковой пылью. Поначалу он ее не заметит, а потом эта пыль начнет разъедать кожу. Считай, тут пропали сапоги, брат Дмитрий, — закончил Полынин.
Вскоре они вышли к тому месту, где Иволга делает крутой поворот. И тут Иван Парменович увидел то, чего хотел. Часть крутого берега вместе с травой в половодье сползла в омут, обнажив белый слой извести, на котором были хорошо заметны отпечатки подошв.
— Я тут ходил, — пояснил Митька.
— Очень хорошо, что ходил, — почему-то развеселился Иван Парменович, опускаясь на колени в белую пыль. — Так, глубина залегания, примерно… Ширина… Сколько же тут сотен тонн будет? Сейчас прикинем. Так… по всему видать, известь наносная. Значит, где-то выше ее много. Откроем, брат Дмитрий, у нас все впереди.