Глаша вздрогнула от этих слов, взяла записку.
— Что уж пишет, — притворно вздохнул Кондрат Федорович, заглядывая через плечо Глаши.
Она ничего не ответила, так как хорошо знала, что эта писулька, как выразился старик Ребров, прочитана им до нее несколько раз. Глаша прочитала записку, постояла минуту, полузакрыв глаза, и побрела домой напрямки, оставляя позади себя в высокой, доходившей до пояса траве, росный след.
Росы в августе падают на землю еще до заката солнца. Молочные туманы опускаются на низкие ноля, обволакивают созревшую рожь, словно кисеей накрывают дальние перелески. В начале августа начинается жатва, расстил льна, наступает ягодное и грибное время. В страдную пору потерять день-два в работе хуже, кажется, чем тяжело заболеть.
И вот в такую-то жаркую пору лучшей льноводке колхоза Глаше Тимофеевой вдруг понадобилось ехать в райцентр. Председатель Федор Колотилов повертел в руках заявление Тимофеевой и хотел уже черкнуть на уголке короткое, но жесткое слово «Отказать», но о чем-то, видимо, вспомнил, взглянул на потупившуюся девушку, вздохнул и написал: — «Только на один день».
«Надо успеть», — решила Глаша, забежала домой сказаться матери, затем наказала соседке Насте Кравцовой начинать расстил льносоломки на Мокром лугу без нее и побежала в ту сторону, откуда ветер доносил в Станегово еле слышимые паровозные гудки.
Многих еще раньше увели из колхоза эти гудки. Одних на время, иных — навсегда. Глаша вспомнила, что где-то в городе работает дворником ее дядя, богатырь и плясун. Ушел он в трудное для колхоза время искать легкой доли. Бросила вместе с ним ферму тетка Агафья, некогда даже получившая медаль за труд.
Но не каждый способен жить в долгой разлуке с родными местами. Вернулась из города семья Кичевых. Приехал с завода Иван Паутов да и молодуху еще привез. «Знаете, — признался он, — все время думал: как-то там без меня хозяйство поднимают… Вроде дезертира чувствовал себя. К тому же все время знакомые поля и перелески мерещились. Приду летом с завода, лягу спать, закрою глаза и вижу нашу речушку Нурду, всю в ряске, а над речкою стрекозы… Запах трав, поверите ли, чувствовал так, что аж голова кружилась».
Чувствует ли все это Семен? Глаша остановилась посреди широкого поля. Клонится на ветру пшеница, переливаются колосья. Кружатся над тропинкой парашютики поздних одуванчиков. Пахнет мятой…
— Эх, Семен, Семен…
Семен не ждал Глашу. Он не писал ей, чтобы приехала. Но Глаша решила выяснить, как она потом выразилась, обстановку до конца. Найти общежитие льнозавода было нетрудно — в поселке не так уж много общежитий.
Семена Реброва она застала в комнате одного Он лежал на железной кровати, застланной сереньким одеялом, прямо в одежде, положив ноги в солдатских сапогах на придвинутую табуретку. Семен курил дешевенькую папиросу, а пепел стряхивал прямо на пол.
— Глаша! — увидев ее, вскочил он с кровати.
— Здравствуй, Сеня.
— Глаша! — повторил Семен и шагнул к ней.
Девушка тоже сделала шаг вперед, пристально посмотрела в серые глаза Семена и молча склонила свою голову на его грудь. Несколько минут они так и стояли, не говоря друг другу ни слова. Наконец Глаша легонько оттолкнула Семена и вновь пристально взглянула в его лицо.
Да, перед нею был тот же самый Семен Ребров. Те же прищуренные, с хитринкой глаза смотрели на нее. Но только в них сейчас были заметны радость и какой-то затаенный испуг. Внешне он мало чем изменился — был крепышом и остался им.
Был уже полдень. Немилосердно палило солнце. Мимо общежития прошел грузовик, и улицу заволокло серой пылью. Глаше в это время вспомнилась родная деревня. По Станегову тоже часто проезжают колхозные автомашины, но вот такой пылищи че бывает.
— А я тебя не ждал, Глаша, — признался Семен, придвигая к Глаше табурет. Сам он присел на кровать.
— А я ждала. Только там, в деревне. Почему же не приехал?
— Решил здесь остаться, — ответил Семен. — Ведь в армии-то механиком я стал. Родители были не против. Думал, поработаю на заводе, скоплю денег, приоденусь и заявлюсь в деревню.
— Ты бы лучше сразу заявился, — сказала Глаша. — Ведь я… мы так тебя ждали.
— И приеду. Но только за тобой, Глаша, — горячо произнес Семен. — Или ты сама ко мне переезжай. Чего ты в деревне не видела?
— Но ведь наши все там, — удивилась Глаша. — Там подруги, родители, работа…
— Работа, родители, — усмехнулся Семен. — Что она дает, работа? Испытал когда-то на себе. Теперь — хватит.
— Но ведь это было раньше, а сейчас совсем, совсем иное дело, — возразила Глаша.