Светлана, очевидно, заметила нас из окна. Вышла встречать на крыльцо. Мы остановились.
— Светлана, скажи, — начал Ромка.
— …кого из нас ты любишь? — закончил я.
Ее глаза перестали смеяться, темную, пушистую бровь нахмурила. Несколько мгновений пристально смотрела на нас, потом вдруг спросила:
— Это правда, что вас Пятаками зовут?
Остывшие, пристыженные, мы шли обратно. А Светлана еще вслед нам крикнула:
— Пишите, не забывайте!
В перелеске мы с Ромкой остановились, посмотрели друг на друга и… от души рассмеялись. Над собой, разумеется, смеялись.
Рассказчик смолк. Потом, не спеша, выкатил из глохнувшего костерка уголек и начал раскуривать давно погасшую папиросу.
— А дальше что? — в один голос спросили молодые охотники. — Писали Светлане?
— Я — нет. Не догадался… А Ромка? Наверное писал, если через полгода они поженились.
ЛУЧШЕ ПОЗДНО…
ИРИНЕЯ Петровича, деда Иришку, как его называли в Починках, знал каждый. Был это невысокий тощий старик с рыжей бородкой торчком и усталыми выцветшими глазами. Зимой ходил он в рваном полушубке, заячьем треухе и промороженных валенках, которые, заходя в избу, всегда оставлял в сенях, чтоб не оттаяли и не потеряли, как он сам выражался, «свойств непромокаемости и согревательности». Летом его можно было видеть босым, в тяжелых штанах из шинельного сукна и прожженном в нескольких местах ватнике.
Дед Иришка был известен тем, что долго не задерживался ни на одном колхозном деле. Повозит, скажем, несколько дней молоко на завод и начнет уверять: мол, «режь, а душа больше не лежит». Но так как людей в колхозе не хватает, то бригадир Семен Гаврюшов вынужден был давать ему наряды на разные работы. Но и тут старик оставался верен себе: позаготовляет, например, два-три дня колья для изгороди и опять на душу ссылается. «Непутевый с рождения», — отзывался о нем Гаврюшов. Пробовал он деда Иришку просто-напросто «забывать». Подолгу не заходил к нему в избу. В такие дни старик или мастерил бельевые корзины на продажу или днями торчал на речке с удочками. Но был он рыболовом-неудачником. Да и какая может быть удача на нашей Иволге, если после того, как на ней соорудили ГЭС, в омутах остались одни тощие щурята.
Но дед Иришка не бросал свое явно убыточное занятие.
Его жена Дарья, умелая колхозная овощеводка, частенько ругалась:
— Идол, радикулит поймал, ревматизм поймал, разной хвори из тебя хоть тряси, а все не угомонишься. Шел бы лучше косить. Полезнее людям и себе выгоднее.
Дед Иришка на это отвечал:
— Дура, мне, может, процесс более важен, священная дрожь рук, когда клюет… Ничего ты не понимаешь.
— Чего тут понимать, — выходила из себя Дарья. — Обленился. Вон твой бывший дружок, Миша Перцев, одного аванса пятьдесят за месяц отхватил… Сапоги и плащ новехонькие завел. А ты…
— Ты, ты, — начинал тоже сердиться дед Иришка. — Говорено тебе, что у меня нет ни к чему призвания. А без него, прав учитель дорофеевской школы, толку из человека не выйдет. Слушала лекцию, помнишь, что с этим даром родиться надо. Родиться, вникни!
После каждой подобной перебранки дед Иришка забирал удочки и надолго уходил на речку.
Но вот как-то произошло почти чудо. Дед Иришка, идя с рыбалки, повстречал бригадира, загородил ему дорогу удочками.
— Стой, я не чумной, — прохрипел он, держа в левой руке жалкий улов. — Все. Точка. Отрыбачил. Давай работу… У всех в домах жизнь, а тут… Да и совесть меня, может, вот так переломила…
И дед Иришка хряснул о колено удочки и отбросил далеко в сторону трех оскаленных щурят.
Разговор бригадира с дедом Иришкой о работе был серьезным.
— Решил я тебя, Ириней Петрович, рекомендовать на постоянную работу. На ответственную. Хватит тебе быть «куда пошлют». Надеюсь, что на этот раз душа примет назначение. Потому что поверил я тебе.
Дед Иришка стоит перед Гаврюшовым, с ноги на ногу переступает. Он не может понять, о какой такой постоянной да еще ответственной работе ведет речь бригадир. Надо сказать, что всех ответственных постов он ужас как боялся. Причина была. После войны ходил он некоторое время в кладовщиках. А образование у деда какое? Учился четыре года в церковно-приходской и все в первом классе. Потом через несколько лет женился. Вот все его образование и вся, можно сказать, биография, поскольку он из родных Починок почти никогда и никуда не выезжал.
А бригадир между тем и говорит:
— Некогда мне с тобой тары-бары растабаривать и в жмурки играть. Нужен нам дневной сторож на ферму. Согласен?