Спустя полгода после нашего знакомства я ощутил непреодолимую физическую тягу к нему. Когда я впервые поцеловал его… Наверное, именно тогда я по-настоящему понял, что, должно быть, не любил Лили в том самом смысле. Она никогда не возбуждала во мне столь неистового желания. Я хотел его, буквально сходил по нему с ума, но боялся открыться. Боялся выглядеть смешным и нелепым со своей внезапно вспыхнувшей любовью. Если бы я только мог знать, что наш первый раз окажется и последним… Если бы в девятнадцать лет я владел легилименцией так же, как научился несколькими годами позже! Я так и не выяснил, что с ним случилось. Мы провели фантастическую ночь вместе, а на следующий день Регулус Блэк исчез.
Я до сих пор бережно храню в памяти каждое мгновение той ночи. Рег пришел ко мне в комнату после собрания Пожирателей, которое в тот вечер проходило в поместье Гойлов. Он был бледен, а его глаза горели огнем.
– Я готов, Северус, – сказал он мне, – возьми меня.
Я помню, как дрожали мои руки, когда я раздевал его и раздевался сам, путаясь в рукавах пижамы. Как я целовал его, оставляя яркие отметины на его еще более светлой, чем у меня, коже. Как его губы накрывали мои, и как он шептал мне:
– Я люблю тебя.
Мы, не сговариваясь, решили, что в первый раз сверху буду я.
– У нас с тобой – все время мира, – говорил мне Регулус, – я еще успею все попробовать, а сегодня я хочу, чтобы ты владел мной.
И я согласился. Я растянул его, вошел в невероятно узкий анус и застонал от ни с чем не сравнимых ощущений, плавивших позвоночник. Я старался сдерживаться, чтобы продлить это неимоверное удовольствие, заставить Рега кричать от страсти. Я был абсолютно неопытным в постельных делах, но я любил Регулуса Блэка. И, судя по всему, этого оказалось достаточно. Его тело пело в моих руках, точно скрипка, послушная воле музыканта-виртуоза. Мы вместе достигли оргазма и вместе же провалились в сон, не расплетая объятий. А утром он бесследно исчез. Он ушел, когда я еще спал. Мы даже не попрощались. И ни одна живая душа не узнала, что с ним случилось. Скорее всего, он погиб, а я остался и с тех пор хранил ему верность. Пока в моей жизни не возник Гарри Поттер.
В ту ночь он снова снится мне. Мой Регулус. Он грустно глядит на меня и говорит:
– Ты свободен. Я отпускаю тебя.
Кто способен объяснить: что есть любовь и почему она приходит к нам именно тогда, когда мы совсем к ней не готовы? Должен ли я противиться ей или открыть для нее свою душу, надеясь, что вот теперь, после стольких лет одиночества, я наконец буду счастлив? Сумеет ли мальчик, к которому тянется мое оттаявшее сердце, принять меня? Не оттолкнет ли от себя, как сделала давным-давно его мать? Я смотрю на Поттера и в его глазах, в которых прежде горела лишь ненависть ко мне, вижу ее: робкую, возможно, еще только зарождающуюся, но, несомненно, подлинную любовь ко мне.
Гарри
Снейп идет на поправку. Честно сказать, я очень рад этому обстоятельству. Я знаю, что в минувшие месяцы вел себя с ним как последний придурок, но я совершенно не желал ему смерти, а когда он свалился в обморок, я в самом деле испугался, что он не выживет.
Снейп всегда казался мне несгибаемым человеком. Если уж змея Волдеморта не смогла с ним справиться, то куда там простому маггловскому гриппу?! А вот поди ж ты! Я прекрасно понимаю, что люди не меняются так быстро. Он и я – мы с ним – остались прежними, а вот царившее между нами напряжение исчезло словно по волшебству. После его выздоровления у меня абсолютно пропадает охота действовать ему на нервы, да и он начинает относиться ко мне… человечнее.
Теперь он возвращается с работы немного раньше, и несколько раз в неделю мы ужинаем вместе. В основном тем, что Снейп приготовил в выходные. Он, как оказалось, не признает полуфабрикатов. Мне становится стыдно, что мой кулинарный потолок – яичница с беконом, и я обращаюсь к миссис Малик за консультацией. Она с огромным удовольствием пишет мне пару подробных рецептов. После двух-трех кошмарных попыток, когда я самым бездарным образом порчу продукты, мне все-таки удается соорудить вполне пристойное куриное карри (1). За ужином я получаю от Снейпа долгожданное «Превосходно». Сегодня уже его очередь подбирать соус с тарелки хлебным мякишем, и мне отчего-то невероятно приятно его одобрение.
Отныне мы начинаем готовить попеременно.
Его одинокой отсидке в своей комнате по выходным также приходит конец. Сперва мы просто смотрим вдвоем телевизор. Как правило, молча – я все еще стесняюсь сказать лишнее слово в присутствии Снейпа, да и побаиваюсь его порой такой злой язвительности. Но как-то, придя с работы, он приносит мне целую стопку книг, сплошь детективы.
– Ты утверждал, что умеешь читать? – ну вот, снова этот насмешливый тон, ну хотя бы не называет меня на «вы», и на том спасибо!
– Кажется, вам даже нравилось меня слушать во время болезни, – немедленно вскидываюсь я.
– Мне порекомендовали это для тебя, – примирительно говорит он. – Посмотри, может, заинтересуешься.
Беру наобум первую книжку под заголовком «Собака Баскервилей». Открываю и… выпадаю из реальности до самой последней страницы.
– Этот Конан Дойл чертовски увлекательно пишет! – вырывается у меня невольно.
– Да? Надо будет ознакомиться, – усмехается Снейп.
Ах, хитрец! Оказывается, он сам и не читал. А я почему-то считал его знатоком маггловской литературы. То есть не только того ее раздела, который касается химии и фармакологии.
Перед сном он просит у меня книгу, и уже на следующий день за ужином мы до хрипоты обсуждаем персонажей и сюжет. Особенно жаркие споры разгораются вокруг миссис Стэплтон.
– По-моему, она такая же убийца, как и ее муж, – категорично заявляю я. – Она знала о существовании собаки, значит, была обязана предупредить сэра Баскервиля! А получается, что она просто строила ему глазки и заманивала в ловушку. А сама при этом была вообще замужем. Отвратительная женщина!
– Не представляешь, сколько подлостей человек может совершить от страха. Даже если сам он далеко не злодей, – спокойно парирует Снейп. И я замолкаю, потому что прекрасно понимаю: он, как никто иной, знает, о чем говорит. – Миссис Стэплтон постоянно боялась за свою жизнь. Полагаю, ей приходилось очень несладко, ведь она видела, куда все катится, но все равно ничего не могла поделать…
– Как Нарцисса Малфой? – невольно вырывается у меня.
Снейп внимательно смотрит на меня.
– А ты никогда не задумывался, сколько смелости потребовалось Нарциссе, чтобы в обход прямого приказа Лорда прийти ко мне и попросить защитить Драко? Нет? Миссис Малфой повела себя чрезвычайно мужественно. Вот Люц – другое дело, – его лицо принимает слегка брезгливое выражение, – он совсем сломался. Разумеется, Азкабан еще никому не шел на пользу, но чтобы превратиться в такое… ничтожество… Я совершенно не удивился, когда узнал, что Нарцисса и Драко сразу после суда над ним уехали за границу.
– Думаете, они бы остались, если бы мистера Малфоя осудили?
– Трудно сказать. Нарцисса не сумела простить мужу ни того, что в их доме хозяйничали Пожиратели, ни того, что Драко заставили принять Метку. Особенно этого…
– Он ни разу не пытался связаться с вами за все это время? – задаю я слишком личный вопрос и получаю неожиданно откровенный, полный боли и горечи ответ:
– Нет. В тот момент, когда я лишился магии, Люц посчитал наши приятельские отношения законченными. Какая ему выгода от дружбы со сквибом? Давай не будем об этом говорить, – внезапно просит он. – Лучше продолжай ругать миссис Стэплтон!
***
Когда я понимаю, что Снейп нравится мне в том самом смысле, я сначала ужасно пугаюсь. Я всегда полагал, что меня однозначно тянет к противоположному полу. Хотя, наверное, при моем «богатом» сексуальном опыте утверждать такое с уверенностью – вообще несусветная глупость. Мои поцелуи с девушками можно пересчитать по пальцам. Возбуждался ли я при этом? Разумеется, да. Правда, совсем не так, как это описывал Рон. Тот ни дня не мог провести без дрочки, думая сперва о Гермионе, затем о Лаванде, а потом снова о Гермионе. Вслушиваясь в доносившиеся из-за полога тихие стоны и хриплое дыхание (с Заглушающими чарами у моего друга вечно были проблемы), я чувствовал себя прямо-таки ущербным. Впрочем, наверное, если твои мысли слишком заняты Темным Лордом, это напрочь убивает желание. Но мне так хотелось ощутить себя живым, нормальным, быть как все. Не стану скрывать, я не раз пробовал мастурбировать, но присутствие приятелей за тонкой ширмой полога не давало мне полностью расслабиться, и вместо спасительной разрядки я получал только дополнительную дозу раздражения. Сейчас я подозреваю, что виной моей некоторой асексуальности являлся крестраж. Все-таки трудно определиться с тем, кто ты, когда в тебе засел осколок чужой, абсолютно враждебной тебе личности. Теперь же, освобожденный от «непрошенного гостя», я чувствую в себе разительные перемены. Во всем. И в том, что касается собственных сексуальных предпочтений, тоже.