— Я тоже люблю маму больше, чем папу.
Эти слова слышала Эрна Генриховна и постаралась передать их по назначению.
— Вот что говорит ваша дочь, — сказала она Марии Артемьевне.
Мария Артемьевна залилась румянцем (Эрна Генриховна удивленно подумала: совсем как молоденькая), но постаралась ответить как можно спокойнее:
— Все девочки обычно любят мать больше, чем отца.
Умные светлые глаза Эрны Генриховны пристально глядели на нее, но Эрна Генриховна ничего не сказала. Может быть, она о чем-то догадывалась? Ну и что же? Она в достаточной мере тактична, не будет лезть в душу с ненужными расспросами, не станет намекать на что-либо. И как бы там ни было, а Леля любит маму так, как полагается любить родную мать. Вот это и есть самое главное...
Глава 6. Надежда
Про ее бабку Капитолину все говорили: «царь-девица».
И в самом деле, до того хороша была, глаз не оторвать!
Лицо в зареве нежного, чистого румянца, синеглазая, брови вразлет, коса до колен...
Кто бы мог поверить, что характер у нее не по-девичьи силен, а воля, что называется, железная.
Как-то вымыла голову, уселась перед печкой-голландкой, распустив волосы, чтобы поскорее высохли.
И надо же, не заметила, как выпал уголек, внезапно занялись ее волосы, оглянуться не успела — вся голова в пламени.
Другая бы растерялась, крик подняла, а она и секунды не медлила, рванула на себе юбку, мгновенно накинула на голову. Потом ринулась на кровать, голову в подушки.
После смеялась:
— Жаль, пуховые подушки попорчены...
— А косы не жаль? — спрашивали Капитолину, потому что великолепные волосы ее сгорели и она подстриглась коротко.
Отвечала беспечно:
— Еще вырастут.
Короткие кудряшки были тоже к лицу. А волосы точно такие же длинные, как были, она не отрастила, не успела.
Случился в ее жизни человек, много старше ее, полюбили они друг друга.
А родители Капитолины сговорили ее за другого, и была уже назначена свадьба.
Но дня за два до свадьбы ушла Капитолина в магазин, сказала матери, надо купить лент, пуговиц, сутажа, тесьмы и — не вернулась.
Искали Капитолину повсюду и мать с отцом, и жених — солидный молодой человек, приказчик из молочной Бландова, ее и след простыл.
Укатила со своим милым далеко от родного города, за Уральские горы, в Екатеринослав.
Он был доктор, работал в городской больнице, а еще, но это довелось ей узнать позднее, оказался профессиональным революционером, и в тюрьме сиживать приходилось, и в ссылке живал, и даже как-то укатил из ссылки в Женеву, а после снова вернулся на родину.
Жили они дружно, Капитолина говорила:
— Вот ведь как бывает, мы и думаем с тобой совершенно одинаково, что ты, что я...
Она научилась прятать нелегальную литературу, научилась хранить оружие так, что никто не мог отыскать.
Поглядеть на нее со стороны, никто не поверил бы, что эта молодая, прекрасная собой докторша (так называли ее в городе), изящно и скромно одетая, несет в ридикюле — кожаном, с длинным ремешком, с медной затейливой застежкой — пачку прокламаций, а случалось, и маленький дамский, элегантный с виду револьвер.
Сам полицейместер благосклонно поглядывал на нее.
— Хороша докторша, всем взяла — и лицом и осанкой!
— Да, — вторил ему директор банка, победительный мужчина, из породы отвратительных красавцев. — Повезло нашему эскулапу, этакому кащею невиданное сокровище досталось, он его по-настоящему и оценить не сумеет...
Крутил ухоженный, нафиксатуаренный ус, сощурив сладкие, походившие на чернослив глаза, провожал ее томным взглядом, а она медленно шла, нет, плыла по улице, шляпа украшена цветами, и глаза цветут на лице, словно васильки, на белой шее скромный золотой медальон, в руке ридикюль с медной застежкой.
Примерно года за три до революции мужа Капитолины выследили, схватили, бросили в тюрьму. Был суд, после суда его отправили в Сибирь.
Капитолина и недели не думала, взяла с собой маленькую дочку, Надеждину мать, и отправилась вслед за мужем.
Была зима, холод, снежные заносы. В Тобольске Капитолина свалилась. Так и не привелось ей доехать до мужа. Схоронили Капитолину в Тобольске, а девочку взял дед, отец матери, приехавший за внучкой...
Надежда вглядывалась в фотографию бабки, единственную уцелевшую в их семье: красивая большеглазая барышня в белой батистовой блузке с высоким воротом сдержанно улыбалась нежным девичьим ртом.
Волосы, видно, густые, зачесаны назад, на лбу пышная челка, на висках кудрявые завитки, в ушах сережки-ягодки.