— Ты же меня не узнал, не спорь, не уговаривай...
Он молчал, чего же тут говорить? Разве сравнить Марьяну теперешнюю с той хрупкой насмешливой светлоглазой девочкой?
Так и расстался с ней на шумном уличном перекрестке, ни о чем толком не узнав, не поговорив как следует.
Она спросила напоследок:
— Танцевать еще не разучился?
Он махнул рукой:
— Какие там танцы...
В самом деле, до танцев ли ему было тогда!
...В августе сорок первого отец уехал в Сибирь с филиалом завода; просился на фронт — не взяли, он был нужен на производстве. Илью тоже не взяли, сказали: придет очередь — возьмем, и, чтобы не терять времени, он поступил работать на отцовский завод учеником слесаря.
Мастер Сергей Ларионыч, давний приятель отца, уверял Илью:
— Погоди еще, твой век долгий — навоюешься. А здесь войны не меньше, чем там.
Сергей Ларионыч тоже был замоскворецкий, жил с раннего детства на Житной, примерно с того же самого времени знал отца Ильи. Только, как говорил Сергей Ларионыч, жизнь у них начиная с семнадцати лет катилась по разным рельсам: он остался на заводе, стал мастером, а отец поступил на рабфак, оттуда в институт и, окончив его, вернулся на свой завод.
— Тогда мы вновь подружились, хотя стояли не на равных, — говорил Илье старый мастер. — Твой отец стал начальником производства, а я, как видишь, выше мастера не поднялся.
Он многому научил Илью за те недолгие месяцы, что Илья проработал на заводе, перед тем как уйти на фронт. Первым делом — включать станок мягко, не рывком, как это нередко делали многие новички.
— Имей в виду, — поучал Сергей Ларионыч, — станок, он тоже все как есть понимает. И за добро всегда добром же ответит. Будешь с ним по-хорошему, будешь щадить его, содержать в чистоте и в порядке рабочее место, не запускать, а вовремя ремонтировать, прислушиваться к его ходу вот так же, скажем, как доктор к сердцу человеческому прислушивается, смазывать да чистить его почаще, глядишь, он у тебя подольше прослужит, а будешь спустя рукава относиться, словно мачеха к немилой падчерице, он у тебя в самый неожиданный момент откажет. И захочешь, не сумеешь повернуь по-своему...
Сам Сергей Ларионыч относился к станкам в цехе словно к живым, одухотворенным существам. Некоторые ученики подсмеивались над ним, кое-кто даже считал, что мастер малость не в себе.
Когда Илья уходил на фронт, он проводил его до военкомата, долго стоял на улице, ожидая, пока выйдут будущие фронтовики, отправятся на вокзал.
Илья шагал в длинной колонне своих ровесников от Калужской площади до Комсомольской площади.
То и дело оборачивался и тогда позади, где-то в толпе различал в толпе лицо старого мастера.
Сергей Ларионыч в конце концов отстал возле Смоленской.
Сперва Илья попал на Калининский фронт, потом под Ленинград.
Ему повезло: ни разу не ранило, даже легкая контузия миновала его. Он так и писал отцу в Сибирь: «Я у тебя неуязвимый, для пуль и мин непробиваемый...»
Отец писал ему пространные письма на фронт, писал, что гордится им, что надеется после победы снова увидеться, что он вкалывает с утра до ночи, а иногда даже ночью приходится вкалывать — выполнять заказы фронта.
Только о том, что женился, отец не написал. Решил — сообщит позднее. О таком событии сообщить никогда не поздно.
Илья вернулся домой почти сразу после победы. Он уже знал о женитьбе отца, о том, что его мачеха коренная сибирячка и что отец решил осесть там, как он писал, до самого своего конца, на остатние годы.
«Что ж, — решил Илья. — Пусть лучше так. А то бы мы жили все вместе, втроем, вдруг не ужились бы?»
Он поступил учиться в станкоинструментальный институт на вечернее отделение, днем работал в том же самом цехе, где до войны работал отец.
Во дворе завода напротив заводоуправления находился четырехэтажный дом с одинаковыми занавесками на окнах — голубого ситчика в белую полоску. Это был профилакторий, здесь многие рабочие отдыхали после работы, одним была прописана врачами физиотерапия, другие — холостяки — нуждались в регулярном питании.
Илья как-то решил для интереса побывать в профилактории.
Была поздняя осень, что ни день — дождь со снегом, слякоть, холодная изморозь.
Не захотелось идти домой, может быть, и вправду переночевать в профилактории, в тепле, благо и ходить-то далеко не надо?..
В первый же вечер он познакомился с докторшей Адой Львовной. Маленькая, подвижная, быстрая. Черные влажные глаза, темные волосы, курносый нос. Смешная? В общем, да, но в то же время чем-то привлекательная, может быть, черными глазами, как бы омытыми дождем, белозубой улыбкой, даже курносым носом. Смотрела на него снизу вверх — он же был чуть ли не в полтора раза выше ее ростом, командовала: