— Хватит читать! Примите ванну с сосновым экстрактом, и спать до утра.
— Слушаюсь, — отвечал он. Было забавно покоряться этой малявочке, слушать ее повелительно звучавший голос, глядеть в строгие влажные глаза.
Профилакторий их завода был одним из лучших во всем районе, даже завоевал переходящее знамя в соцсоревновании. И потому в заводском клубе был устроен вечер, и в президиуме сидели врачи и сестры профилактория, Ада Львовна делала доклад.
Сильным, хорошо поставленным голосом она перечисляла передовые методы лечения, применявшиеся для поддержания и восстановления здоровья производственников.
Так и говорила:
— Для поддержания и восстановления здоровья производственников мы применяем ванны с сосновым экстрактом, физиотерапевтические методы, облучение кварцем и УВЧ.
Ей долго охотно аплодировали, рабочие любили строгую свою докторшу, хотя иные и подшучивали над ее ростом, начальственным, не терпящим возражения тоном, неприступным выражением лица. Кое-кто пробовал за ней поухаживать — куда там, неумолимо обрывала при первой же попытке.
Тезка Ильи, прозванный за огромный рост и могучую стать Ильей Муромцем, не на шутку влюбился в нее. Несмотря на несокрушимое свое здоровье, терпеливо просиживал никак не меньше часа в ванне с сосновым экстрактом и по очереди принимал физиотерапевтические процедуры, начиная от гальванического воротника, кончая кварцевым облучением.
Пышущее здоровьем краснощекое лицо его стало смуглым от кварца, глаза на загорелом лице казались небесно-голубыми.
— Как, лучше себя чувствуете? — спрашивала Ада Львовна.
— Лучше, — вздыхая, отвечал Илья Муромец и протягивал руку Аде Львовне. — Разрешите в знак благодарности пожать вашу руку, доктор...
Маленькая энергичная ладонь Ады Львовны тонула в его мощной лапе, он осторожно сжимал хрупкие пальчики.
Однажды поделился с Ильей Громовым:
— Я на ней хоть бы сразу женился, прямо сию же минуту...
— А она к тебе как? — спросил Громов и вдруг поймал себя на том, что с некоторой, удивившей его самого боязливостью ожидает ответ Ильи Муромца.
— Да никак, — с горечью ответил Муромец, и Громов ощутил внезапно такой прилив радости, что еле сдержался, чтобы не запеть во все горло.
В тот же вечер после работы он отправился в профилакторий, хотя, по правде говоря, надо было посидеть в библиотеке за книгами, приближалась зачетная сессия, одна из последних, к весне он должен был закончить институт.
Ады Львовны, как на зло, не оказалось на месте. Он обошел весь дом, побывал в процедурной, в зале отдыха, заглянул во врачебные кабинеты, ее не было видно.
Спросил Илью Муромца, который, конечно, тоже являлся в профилакторий после смены:
— Что это нашей докторши не видать?
— Уехала, — ответил Илья Муромец.
— Куда уехала?
— Да у нее два дня отгула.
Спустя два дня Громов встретил Аду Львовну на заводском дворе.
— Мы тут соскучились без вас, — сказал, подойдя ближе.
— Вот как? — холодно спросила Ада Львовна. Помедлила немного, потом сказала: — Если хотите, проводите меня сегодня домой.
«Если хочу!» — чуть было не воскликнул он, но внешне сдержанно спросил:
— В котором, прикажете, часу?
— Что-нибудь в девять.
В половине девятого он уже стоял возле подъезда профилактория, ожидая ее. Она возникла внезапно, вдруг очутилась рядом с ним, с независимым видом взяла его под руку.
Уже крепко лег снег на землю, приближался конец декабря.
Громов старался идти вровень с Адой Львовной, а это было нелегко, он привык шагать широко, размашисто, ее маленькие ножки едва поспевали за ним.
Она жила далеко от завода, в Сокольниках, по дороге рассказывала ему, что вместе с нею проживает ее крестная — древняя старуха, ворчливая и брюзгливая, впрочем, добрая душой...
— Потому я на нее и не обижаюсь, — сказала Ада Львовна. — Ведь она — единственный близкий мне человек на всем свете.
Дом, в котором жила Ада Львовна, был, в сущности, не дом, а ветхая от времени дача, вся в резных башенках, с наличниками над окнами, с цветными стеклами, выложенными над верандой, обнесенная полуразвалившимся забором.
Единственное удобство — очень близко от метро, минут пять — семь, не больше.
Громов поднялся вслед за Адой Львовной на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице. И вдруг попал в тепло, в сияние света; трещали дрова в печке, зеленый плющ затейливо вился вдоль стены, свисая до пола, в клетке у окна распевала канарейка.
— Кока, вы где? — позвала Ада Львовна.
Откуда-то издалека донесся хриплый недовольный голос: