Ирина Петровна постоянно уговаривала Севу:
— Женись. Сколько можно холостяком гулять? Скоро тридцать, а там уже и сорок не за горами...
— А там и полсотни, — в тон ей говорил Сева, — и шестьдесят, и все сто...
Однако жены в дом не приводил. Говорят, была у него тщательно скрываемая от всех связь с замужней женщиной, вроде бы даже старше его годами...
Впрочем, может быть, все было не так. Одно ясно: Сева не горит желанием обзавестись семьей. И когда женится — решительно неизвестно, хотя сам с утра до вечера возит женихов и невест во Дворец и из Дворца бракосочетания...
Эрна Генриховна считала, что Сева с давних пор влюблен в Лелю.
— В сущности, ничего удивительного, — уверяла Эрна Генриховна. — Росли вместе, в одной квартире, знают друг друга с самого детского сада...
Сева был старше Лели на пять лет. Насчет детского сада Эрна Генриховна явно ошибалась: Леля пошла в детский сад, когда Сева уже учился во втором классе. А вообще-то они и в самом деле помнили друг друга с давних пор.
Когда Леле исполнилось восемнадцать, первым ее поздравил Сева. Подошел утром в коммунальной кухне, когда Леля наливала воду в свой чайник, отчаянно краснея, сказал:
— Поздравляю с полным совершеннолетием... — И сунул в руку подарок — пышно перевязанную розовой лентой чашку.
Леля сперва растерялась, потом, само собой, обрадовалась, чмокнула Севу в щеку.
— Какой ты хороший, Севка, спасибо!
Вечером они вдвоем отправились в кафе «Националь». Сева надел новый костюм — финский клубный пиджак, который в заграничном журнале называли «блайзер» — синее сукно, простроченное на воротнике и бортах, серебряные пуговицы в два ряда, брюки клеш. И непомерно яркой расцветки галстук, в малиновых, синих и оранжевых полосках.
— Куда мне до тебя, — сказала Леля.
— Ну-ну, — возразил он. — А ты чем плоха?
Леля была в этот вечер прехорошенькой — русые волосы перехвачены бархатным обручем, замшевая юбка-мини открывает длинные, стройные ноги (первый класс ножки, говорили мальчики во дворе), черный глухой свитер и никакой косметики.
Долго стояли на улице в очереди, пускали по одному, по двое, наконец дождались.
Сели за столик (Сева назаказывал всего на свете: шампанское, салат «Столичный», шницель по-министерски, кофе, шоколад)...
Не успел чокнуться с Лелей, подошел какой-то хмырь приглашать Лелю на твист.
— Разрешите вашу даму?
— Как дама хочет, — великодушно разрешил Сева.
Дама захотела.
Сева курил, разглядывал публику, стараясь не смотреть на Лелю, лихо отплясывавшую твист. Потом Леля вернулась к столику, разрумянилась, глаза сияют.
— Тебе хорошо? — спросил Сева.
— Очень, — призналась она. — Давай потанцуем.
Сева не умел танцевать. Не умел и не любил, считал, что танцы — ненужная трата сил и времени. Напрасно считал! Вот бы теперь танцевал с Лелей все подряд — и шейк, и танго, и летку-енку...
А ей и десяти минут подряд не удалось посидеть с ним за столиком. Все время подходили приглашать то один, то другой. Какой-то бородач в джинсовом костюме с латунной цепочкой на животе так и остался стоять с ней на середине зала. Оркестр ушел на перерыв, и бородач все стоял, держал Лелю за руку и что-то говорил, говорил...
Сева тоскливо глядел на остывший шницель, на недопитый бокал шампанского.
«Хорошо попраздновали, — думал, — как надо!»
Подозвал официантку, расплатился, вышел из зала. А Леля и глазом не повела в его сторону.
Утром он встретил ее возле ванной.
— Как, — спросил, — весело вчера было?
— Ужасно весело!
Растрепанная, еще неумытая, она все равно оставалась хорошенькой.
— Ты почему ушел, Сева?
Глаза ее глядели на него с веселым удивлением,
— Разве ты заметила, что я ушел?
Леля кивнула:
— Иначе бы и не спросила.
Сева вздохнул. Вдруг понял: несмышленыш она еще, полный и окончательный, и обижаться на нее, все равно что на малого ребенка, не имеет ровно никакого смысла.
— Потому, — сказал, — кончается на «у». Поняла?
— На все сто, — ответила Леля и заперла дверь ванной на крючок. А Сева с того дня перестал о ней думать. Раз и навсегда.
После Нового года Ирина Петровна вдруг заявила:
— Хочу пойти работать...
Сева возмутился:— Это еще что такое?
Но Ирина Петровна твердо стояла на своем. Сева и Рена пытались отговорить мать: к чему ей идти работать?
— Я — хозяин семьи, голова, так сказать, — утверждал Сева, — и я приказываю тебе сидеть дома!
— Нам же хватает, — уверяла Рена, — и не так уж много нам надо...
— Много, — возражала Ирина Петровна, — ой как много! И тебе витамины всякие, и Севе одеться как следует, и вообще не хочу сидеть дома. Скучно!