— Я звонил, — сказал Валерик. — Честное слово, один раз позвонил из автомата, было занято.
Он не лгал. Она знала, что он не лжет, она уже привыкла ему верить.
Однако как бы наперекор самой себе сказала:
— Можно было бы еще позвонить или две копейки пожалел?
— Слушайте, тетя Надя, — начал Валерик, — невероятно хочу есть.
Надежда встала было со стула, он ринулся к ней, почти насильно усадил обратно.
— Нет, я все сам, к тому же я лучше вас знаю, что у нас есть.
Открыл дверцу холодильника, вынул яйца, кусок колбасы, масло.
— Сейчас соображу яичницу из четырех яиц.
— Давай из пяти, — сказала Надежда. — На мою долю останется одно яйцо.
Он засмеялся:
— Пусть будет из шести, вам и мне по три.
Потом они сидели за столом, дружно уплетали яичницу, на редкость вкусно приготовленную Валериком. Надежда как-то призналась, что такую яичницу, какую готовит Валерик, ей не приходилось есть. Это было пухлое, в то же время нежное, словно бы воздушное чудо кулинарного искусства, необыкновенного золотистого цвета, распространявшее упоительный аромат.
«Может быть, в этом и заключено счастье — думала Надежда, время от времени поглядывая на Валерика. — Это счастье, когда рядом тот, кого любишь, и знаешь, что можешь сделать для него хорошее, обрадовать его, даже осчастливить. Я же вижу, что он счастлив, что ему нравится, что я о нем тревожусь».
— Когда мы переедем на новую квартиру, я оборудую холодильник в стене, — сказал Валерик. — Вырежу кусок стены и вставлю туда холодильник, словно шкаф.
«Очень важно, чтобы человек чувствовал себя необходимым и, кроме того, хозяином. В нем сильно развито чувство ответственности, которое присуще далеко не всем взрослым, должно быть, это потому, что он рос без отца...»
— А я так и не знаю, — сказала она, — где это ты так поздно задержался. Может быть, теперь, насытившись наконец, удостоишь меня информацией?
Он кивнул.
— Я только что сам собирался это сделать, но вы, тетя Надя, опередили меня. Я был в машиностроительном техникуме, там у них день открытых дверей, ребята из нашего класса пошли, и я с ними. Вот тогда, по дороге, я позвонил вам, только не дозвонился...
— Это я уже слышала, — сказала Надежда.
— Я там был все время, — продолжал Валерик.
— Тебе понравилось?
Он ответил не сразу.
— Нет, не очень. Сначала педагоги выступали, потом мы говорили со студентами.
— И что же?
— Не по мне это.
— Почему?
— Сам не знаю. Только, по-моему, мне там будет очень непросто.
— А остальные ребята из вашего класса, они как решили? Пойдут туда?
— Пожалуй, один только Коля. Ну ему и карты в руки, у него и отец и брат машиностроители, что не поймет, все всегда ему разъяснят, помогут...
Может быть, против воли Валерика, или это просто показалось Надежде, в его голосе послышались завистливые нотки.
А почему бы ему и не завидовать Коле? Надежде как-то довелось видеть этого мальчика, он показался ей балованным, чересчур самоуверенным. И немудрено: вырос в благополучной интеллигентной, очень дружной семье, а семья — это все-таки самое главное в формировании характера ребенка.
— Разве я тебе не помогу, не разъясню? — спросила Надежда.
— Само собой, тетя Надя, я знаю, но все-таки...
Валерик замолчал, опустил голову.
— Что все-таки? — неподкупно спросила Надежда.
— Вот мы кончаем восьмой класс, — сказал Валерик, — надо выбирать, что делать дальше. Закончить ли десятый, или пойти в техникум, или в ПТУ, или еще что-то...
— Что именно?
— Я решил сегодня, когда шел домой.
— Что же ты решил?
— Пойду в ПТУ. Меня как-то Илья Александрович взял с собой на завод, там пэтэушников в рабочие посвящали...
Надежда невольно улыбнулась:
— И тебе это зрелище понравилось?
— Да, очень, — просто ответил Валерик. — Я представил себя на месте этих ребят, и мне тоже захотелось сперва учиться в ПТУ, потом поступить на завод, и чтобы на меня тоже надели красную ленту через плечо, и чтобы меня фотографировали, и музыка чтобы играла...
Валерик внезапно оборвал себя, взглянув в смеющиеся глаза Надежды.
— Тетя Надя, почему вам смешно?
Надежда не ответила ему.
«А он еще совсем ребенок, — подумала она. — Только ребенок мог бы сказать вот так, не стесняясь, открытым текстом...»
Она смотрела на мальчика, сидевшего напротив за столом, на его оживленное лицо с высокими скулами и добрым, большим ртом, на его крепкие мальчишеские ладони. Ее радовало, что он откровенен с нею, откровенен и как будто бы искренен, а это уже немало. Ведь далеко не все сыновья искренни и откровенны с родителями.
Ей хотелось приласкать его, прижать к себе эту вихрастую, свободно посаженную на неширокие плечи голову, сказать ему какие-то добрые, нежные слова, но она не привыкла открыто выражать свои чувства. Еще Артем некогда говорил, что она сухарь, именно тогда, когда она сгорала от любви к нему.