Обратно ехали уже без шика. Сперва на троллейбусе, потом на метро.
В вагоне метро было много народу. Надежда едва нашла свободное место, Валерик встал возле нее.
Рядом с Надеждой уселись две девушки, две дурнушки-лепетушки, очень броско одетые, в джинсах, туго обтягивающих тощие бедра, в маечках-безрукавках, волосы у обеих длинные, одинаковые челки на лбу, сильно накрашенные глаза, голубые веки...
Надежда заметила, что ее соседки то и дело кидают взгляды на Валерика, хихикая про себя, та, что вроде бы посмазливей, кажется, подмигнула ему.
Но он казался невозмутимым. Даже отвернулся от них, и, когда они с Надеждой выходили из вагона, одна из девушек громко сказала:
— Что с него взять, мамочки боится...
— А может, она и не мамочка вовсе? — спросила другая.
— Ну да, — ответила первая девушка. — Такая-то старая...
Валерик даже бровью не повел. Надежда тоже промолчала, хотя ей подумалось, что он все слышал.
Что же, ничего не поделаешь, они назвали ее старой, ну и пусть, по сравнению с ними она, разумеется, сильно немолода, и как бы там ни было, а обеим вострушкам так и не пришлось дождаться от Валерика хотя бы мимолетного взгляда. На миг ей стало жаль их. Уж так старались изо всех сил, чтобы он обратил на них внимание, чтобы глянул хотя бы раз.
— А на тебя уже поглядывать начинают, — сказала Надежда, когда из метро они вышли на улицу.
Валерик удивленно спросил:
— Кто поглядывает?
— Девушки.
— Разве?
Его лицо казалось неподдельно удивленным, он не притворялся, он был погружен в свои мысли и никого не видел. И девчонок давешних тоже не видел, несмотря на то, что они из кожи вон лезли, лишь бы обратить на себя его внимание.
«Еще заметит, — решила Надежда. — Начнет замечать вовсю и сам будет глядеть во все глаза. Недалек час...»
У нее вдруг больно защемило сердце, словно Валерик и в самом деле был ее родной сын, и ей уже заранее было боязно за него...
Они прошли несколько шагов вперед.
Валерик спросил:
— Скажите, тетя Надя, вы будете скучать по старой квартире?
— Скучать? — переспросила Надежда. — Чересчур громко сказано, но вспоминать наверняка буду. Правда, со временем все реже. Ученые считают, что одни воспоминания в течение жизни вытесняют другие, всю жизнь между ними идет борьба, кто кого вытеснит.
— А иначе, наверное, было бы очень трудно жить, — сказал Валерик. — Можете себе представить, в голове у вас сплошь воспоминания, одни воспоминания, а для текущей жизни уже вроде бы и не остается места. Вот ужас-то!
— Тогда ученые придумали бы что-нибудь такое, что могло бы помочь людям забыть прошлое, — сказала Надежда.
Валерик задумчиво сощурил глаза.
— Знаете, тетя Надя, я поймал себя на том, что вообще-то не очень люблю ученых.
— Вот как? — удивилась Надежда. — И за что же ты их не любишь?
— Не всех ученых, — поправился он. — А вот этих, как их, демографов, и еще статистиков, подумайте, тетя Надя, до чего дошла статистика — вычислили, сколько людей умрет в нынешнем году, а сколько в будущем или спустя два-три года! Это надо только себе представить, что статистики, или демографы, или черт его знает, как их называют, уточняют отклонения в ту или в другую сторону, например, пятьсот пятьдесят тысяч или всего лишь пятьсот сорок? Словно в бюро заказов такси, отклонение в десять — пятнадцать минут. Но ведь это не километры, не минуты, не килограммы или тонны, это живые люди, все эти отклонения на десять тысяч или, скажем, на пять тысяч. Даже на одну лишь тысячу или, если хотите, на одну-единственную единицу! Да, всего лишь на одну единицу! И эта единица — это же тоже человек, похожий на меня, или на вас, или еще на кого-то, и он кому-то очень нужен, очень дорог, а они, ученые, этак равнодушно, непоколебимо: столько-то помрет, столько-то останется, разумеется, с отклонением в столько-то тысяч...
— Не кипятись, — остановила Валерика Надежда. — Тебе не идет волноваться. Сразу становишься некрасивым.
— Плевать, — дернул плечом Валерик. — Я не манекенщик и не мистер Теплый Стан.
— Пока что- ты мистер Скатертный переулок.
— Пусть так, — миролюбиво согласился Валерик. — Только знаете что, тетя Надя? Я сейчас поймал себя на том, что на все вокруг, и на бульвар, и на площадь, и на памятник Гоголю — в общем, на все, смотрю уже другими глазами, потому что я здесь уже не постоянный житель, а гость, не правда ли?
— Да, мы с тобой уже гости в этом районе, — сказала Надежда. — Недолгие гости...
Это чувство непрочного, недолгого гостеванья не оставляло ее и тогда, когда она вернулась домой. В коридоре у телефона стояла Леля, зажав обеими руками трубку, что-то тихо шептала, слышное, должно быть, лишь тому, кому предназначался ее шепот. Сколько раз приходилось Надежде вышагивать по коридору, пережидая, пока Леля окончит свою бесконечную трепотню.